Линд открыл было рот, но не произнес ни слова. Слов-то не было. Альтернатива отсутствовала. Он снова уставился в черноту ночи, несколько раз с силой зажмуривал глаза, тряс головой, даже бил себя по колену. Со стороны выглядело глупо, да и видение от этих выходок никуда не пропадало и нисколько даже не менялось. Почва явно излучала свет — да, очень слабый, но достаточный для того, чтобы быть зримым для глаз, помрачая при этом разум и чувства.
– Ладно, Фастер, я погорячился. Ну, хорошо, ты, как представитель единственно верной и всеобъясняющей религии, можешь мне сказать, что тут происходит?
– Это не из области религии. Тут явление физики, психологии или… — пауза в голосе предвещала какую-нибудь ценную мысль, но ее так и не последовало.
– Может, уже начались Галлюции? Капитан все нас ими пугает, напугать никак не может…
– Неплохое начало… Думаю, капитана об этом и следовало бы спросить.
Когда все предложения были исчерпаны и все возражения были выслушаны, Линд включил дальнюю связь:
– Кьюнг, как у вас там дела?.. сильно занят?.. нам необходимо, чтобы ты пришел сюда… сейчас… это надо видеть.
Опять молчание… А оно всегда томительно, особенно, если не знаешь на какую тему молчим. Фастеру был хоть повод почитать свои благочестивые мантры: какая-никакая, а польза. Врач же стоял в полнейшей растерянности. Надежда на то, что пройдет время, и этот бред сам собой растворится в темноте — канет туда, откуда возник, — оказалась тщетной. Свечение, хоть и ненавязчивое, но реально существующее устойчиво пребывало перед глазами и тихо жгло без того измотанные нервы. При включении электрического фонаря оно пугливо исчезало. Впрочем, была еще надежда на Кьюнга. Вот сейчас он придет, от души рассмеется и протянет:
Капитан воткнул лопату в песок.
– Пока отдыхай. Мне нужно ненадолго отлучиться. Что-то вызывает Линд.
Оди неуклюже развернулся. Вообще, космический скафандр был ему, мягко говоря, не к лицу. И без того полная фигура астрофизика внутри вздутого скафандра походила на пухлого медвежонка из детской сказки. Кьюнг до сих пор удивлялся, как этот человек смог пройти строгую комиссию и записаться на дальний рейс, да еще для тяжелых физических работ. Оди передвигался по поверхности планеты так же неуклюже, как и выглядел в неестественном для себя обмундировании. Обычно мы привыкли видеть толстячков где-нибудь в барах, сидящими за столиками с надутыми животами и потягивающими пиво, или в министерских креслах, или… да где угодно, только не в дальнем космосе. Кьюнг, насколько мог, оказывал ему снисхождение, но иногда его медлительность просто бесила.
– Вызывает? — спросил Оди, его голос по радиосвязи шел напополам с кашлем.
– Не знаю, может просто соскучился. Ты остаешься за старшего, и гляди, чтобы никто не угнал наш планетоход. Вообще… полюбуйся пока звездным небом.
– А… кто его может угнать?
Кьюнг тяжело вздохнул. Уж и пошутить нельзя.
– Представители высокоразвитых недружественных нам цивилизаций. Ты никогда не видел, как они угоняют планетоходы? Подлетают на своих тарелках, скидывают трос с огромным крючком, цепляют его за заднее (именно за заднее!) колесо и, пока такие разини как ты любуются звездным небом, они этот планетоход под мышку и — удирать! Так что, если заметишь летающую тарелку, сразу сбивай ее лопатой. Они лопат жуть как пугаются.
Оди ничего не ответил. Он понял что над ним снова издеваются. Не подшучивают, а именно издеваются. Да и капитан вовремя сообразил, что слегка перенапряг тему. Потом примирительно добавил:
– Ладно, постараюсь вернуться как можно скорее, — он проткнул тьму лучом своего фонаря и зашагал прочь.
Оди молча смотрел ему вслед, пока удаляющуюся фигуру не поглотил сумрак. Затем он настороженно оглянулся и понял, что остался совершенно один. Звезды уныло подмигивали ему с бесконечных высот. Рядом в еще большем унынии лежала штабелями груда мертвых тел. Трупы наслаивались друг на друга в несколько рядов, и каким бы не был кощунственным Айрант Скин, но жаргон «консервы» придуман им неспроста. Все они были как под заклятием скованы вечной неподвижностью: закоченелые конечности, застывшие лица, более похожие на маски. Словом, совершенно угасшая жизнь, которая оставила после себя лишь внешнюю оболочку. Уже очень скоро Оди надоело развлекать себя сим бессюжетным зрелищем, он залез в кабину планетохода и плотно закрыл за собою дверцу.
Капитан бесконечно долго всматривался в экзотичное светопредставление. Эфир то и дело пробуждался его невнятными для слуха и недоступными для понимания бормотаниями: что-то ворчал, бубнил себе под нос, иногда даже мелодично, нараспев… Так и подкрадывалось ощущение, что он, следуя проторенной дорогой Фастера, решил попробовать свои силы в молитве. И лишь когда в этом бормотании, сначала тихо, виртуально, потом более явственно стали проскальзывать матерки, искушение сразу отпало. Линд не выдержал испытания неопределенностью и первым задал вопрос:
– В прошлой экспедиции такое бывало?
– Нет, глубокоуважаемый.