Обманутые сумасшествием

Гуманоид обернулся и, еще не успев что-либо разглядеть, получил мощный удар по лицу… Разом погасли все звезды, почва под ногами исчезла, перед глазами замигала цветомузыка из множества ярких огоньков. Он отлетел на несколько футов, беспомощно прилипнув к пескам. Боль железной перчаткой сжимала череп, и мир бешено завертелся вокруг своей оси. Едва придя в себя, Крахт увидел над собою склонившуюся фигуру в скафандре и… до боли знакомое (в прямом смысле) лицо. Это был он!

– Клянусь, ты не умрешь так легко, как те два кривоносых ублюдка!

Вслед за этой фразой посыпались удар за ударом, в перерыве между которыми невозможно было ни вставить какое-то слово, ни что-либо сообразить. Так как соображаловка болталась из стороны в строну, едва не отрываясь от непомерно худой шеи. Его искривленное болью и испугом лицо выглядело до такой степени отвратительным, что один только внешний вид мог вызвать желание его убить, как гадкую тварь, как нечисть, не говоря уж о тех деяниях, что скрывались за этой омерзительной маской.

Нос инопланетчика, похожий на загнутый клюв, спазматически подергивался. Кстати, клюв… Кьюнг схватился за него и подобно рубильнику повернул на девяносто градусов. Раздался треск ломающегося хряща и одичалый истерический возглас. Капитан раньше и не предполагал, что можно получать такое острое наслаждение от страданий другого существа. Он был одержим яростью, и утолить ее могли только стоны и возгласы того, кто находился под ним.

Он поднял гуманоида высоко над собой и что есть силы швырнул наземь, а тому показалось, что на него упала целая планета. Потом была небольшая передышка. Экзекуция имела смысл лишь в том случае, когда пытаемый находился в состоянии как минимум чувствовать пытку. А Крахт уже был на грани отключения. Впрочем, он довольно быстро пришел в себя. Лицо источало желтую кровь, губы извергали протяжные стоны, он решил притвориться будто беспомощно утомлен.

Капитан сам поставил его на ноги и, подпрыгнув, ударил обеими пятками в грудь. Вот это был полет! Красивая траектория и красивое вращение тела в воздухе! Как после долгих тренировок по акробатике. Приземлился он аккурат на чью-то могилу, ударившись о памятник. Довольно метко. Все тело уже было в крови. Казалось, он надолго выведен из сознания, но случилось наоборот. Гуманоид… впрочем, хватит уже называть его столь высокопарным титулом, которого он явно не заслуживает. Короче, это инопланетное чучело, обнаружив в себе источник резервных сил, вдруг резко вскочило и побежало. Он отчаянно несся среди бесконечных памятников, чувствуя, как сзади приближается топот преследователя. Всякие попытки юлить и резко менять направления выглядели лишь жалким, отчаянным желанием оттянуть час неминуемой расплаты. Кьюнг даже особо не напрягался в беге, решил поиграть с жертвой в кошки-мышки, делая вид, будто никак не может догнать.

С последней, уже нереальной надеждой Крахт вытащил передатчик, нажал кнопку связи, но тут же получил удар в спину и в прямом смысле пропахал головой песок. Кьюнг поднял отлетевший в сторону передатчик и приложил его к шлему. В ответ на какой-то инородный говор, похожий на щебетание, он громко высказал пару нецензурных слов, затем подбежал к едва живому брату по разуму, открыл его уродливый широкий рот и засунул туда полностью весь передатчик, для надежности утрамбовав его кулаком.

– Ну что же ты?! Пошли им сообщение! Скажи им, что у полоумного землянина не хватает мозгов придумать для тебя достойную смерть!

Крахт визжал, точно его резали, безрезультатно пытаясь увертываться от ударов тяжелого кулака. Несколько раз Кьюнг давал ему очухаться и даже убежать, и столько же раз снова догонял и избивал до полусмерти. Его ярость не знала утоления. В течение двух часов на кладбище среди галактической темноты под куполом звезд, равнодушно взирающих с неба, раздавались несмолкаемые стоны и вопли вперемешку с грубой руганью человеческой речи. Иногда капитан брал его за горло и зарывал лицом в песок, перекрывая доступ метанового воздуха. Да… оказалось, что вакуумом эти криворылые и кривоносые ублюдки дышать еще не научились. Крахт задыхался, и лишь когда его тело начинало биться в предсмертных конвульсиях, он давал ему несколько отдышаться. Если эта пытка наскучивала, он переходил к другой. Он начинал заламывать ему суставы на руках и ногах, так что они трещали, жилы лопались, а Крахт отчаянно орал, что-то выкрикивая на своем невнятном языке: вероятно, зовя на помощь. Увы, на Флинтронне не было живых, способных услышать и хотя бы проявить толику сострадания. И вот, Крахт, предпринимая очередной отчаянный ход для своего спасения, вдруг заговорил по-английски. С грубым акцентом, но все же:

– НИ НАДА! ПРАШУ… ПРАШУ… МОЙ БЫТЬ ИСПАЛНЯЯЙ ПРИКАЗ ВЕЛИКАЯ ОРДИЗ! МОЙ БЫТЬ НЕВИНОВАТЬ…

Кьюнг слегка рассмеялся и ответил в унисон заданной теме:

– А мой быть твой, скотина, казнить! На великая Ордиз быть глубоко плевать! Жестокая землянина быть тоже не виновать!