Обмануть судьбу

Тот промолчал, сохраняя каменное выражение лица. В глубине души ему стало даже жаль арестованного. Стоит мужику попасть в переплет, как эти дряни тут же находят замену. И еще на свиданки являются, чтобы помучить. Шлюхи.

— Я тебя очень прошу, — выдавил Сергей. — Прекрати с ним встречаться. Это добром не кончится.

У Лины озорно заблестели глаза.

— Почему? Я ему очень понравилась. Я ведь теперь кассиром работаю в итальянском мебельном салоне. Думаю, что через несколько дней он меня со своими друзьями познакомит...

— Ты с ума сошла! — ахнул Сергей. Она изо всех сил старается казаться веселой и бесшабашной, а в глубине глаз... Да, он ясно видит: страх. Она запуталась, заигралась. Дурочка! Авантюристка! Если бы он был на свободе...

Боже, это она ради него заварила такую кашу!

— Ты не рад за меня? — спросила Лина. — А я собиралась денька через три и Геночку с ними свести. Мы бы так здорово все вместе повеселились.

— Слушай меня внимательно, — холодно процедил Сергей. — Если ты меня хоть капельку любишь, то немедленно прекратишь этот свой дурацкий... роман.

Она упрямо мотнула головой:

— Ни за что.

Охранник недобро глянул на Лину и стиснул челюсти.

Сучка. А этот фраерок еще унижается, упрашивает ее не крутить хвостом, пока он тут нары проминает. Хватит. Поговорили. На его месте он бы выбросил эту стерву из головы.

— Свидание окончено.

И на запястьях Сергея снова сухо щелкнули наручники.

Глава 49

СКАЗКИ ДЯДЮШКИ РИМУСА

— Геннадий Иванович, с вашим подопечным неладное что-то творится, — доложили Дементьеву. — Трясется весь, рычит. Не то заболел, не то «косит».

— Доктора требует?

— Нет, вас. На допрос просится. Немедленно. А на больного все-таки похож: вырвало его за обедом.

— Ну, это еще не показатель. Кормили-то небось не пирогами?

— Синий весь. Как бы не сотворил над собой чего.

— А что говорит?

— Говорит — чрезвычайная информация. Изложит только следователю Дементьеву лично.

— Ладно, еду. Это, пожалуй, быстрее будет, чем везти его в прокуратуру.

Геннадия и самого охватила нервная дрожь. Что-то случилось. Он терялся в догадках.

Не обманулся ли он в своем доверии к Грачеву?

А вдруг тот все же совершил это тяжкое преступление? Наплел ему с три короба, а теперь под влиянием тюремных будней решил покаяться.

Может, к этому был какой-то толчок? К примеру, увидел на соседних нарах кого-то из подельников и понял, что тот его заложит, да еще сделает «паровозом». И лучше уж самому все рассказать, первому...

Почему-то от этого предположения Геннадию стало больно. Почти физически. Точно пырнули его в солнечное сплетение маленьким «перышком».

Но больно задевало не то, что его смогли обвести вокруг пальца. Нет, мучило другое: очень не хотелось верить, что Сергей все-таки оказался подонком. Ну просто очень не хотелось.

Оказывается, те новые отношения, которые едва-едва возникли между ними, стали Дементьеву дороги. Какая-то мужская общность, единомыслие, суровое, без всяких сантиментов, взаимопонимание.

Так уж получилось, что по жизни Геннадий был лишен настоящей мужской дружбы. Скорее всего, по собственной вине. А то, что родилось недавно в его рабочем кабинете, могло бы — он чувствовал — со временем перерасти в дружбу. Конечно, лишь при известных обстоятельствах: если бы с Сергея удалось снять обвинение.

Вот этого — эфемерного, едва родившегося — ему и было безумно жаль.

Пусть, пусть Грачев окажется невиновен!

Перед тем как приступить к допросу, Дементьев переговорил с охранником, присутствовавшим при свидании Грачева с Бахоревой. И почувствовал облегчение. Вот, оказывается, в чем дело! Бабенка хвостом вильнула, потому заключенный и не в себе. Что ж, бывает. Не он первый, не он последний.

Едва лишь за конвойным захлопнулась дверь, Сергей барсом метнулся к Дементьеву, схватил его за плечи. Затряс что было сил:

— Ты обязан, обязан ей запретить!

— Здрасте, я ваша тетя, — отцепил его руки следователь. — Сейчас прямо и побежал. Буду улаживать твои личные дела.

— Личные?!

Тут Грачев опомнился. Заморгал виновато:

— Прости, Геннадий. Я и правда не в себе. Чуть с ума не сошел, пока тебя дожидался. Сто раз мысленно тебе все изложил, так что сам уже поверил, будто ты все знаешь.

— Ну, кое-что знаю. Девушка тебе изменила.

— А! Доложили!

Сергей вдруг стал хохотать — нервно, болезненно, совсем не так, как на первом допросе, когда хохмил в свое удовольствие.

— Агентура... о-хо-хо... донесла... Болтун — находка для шпиона. Штирлиц — Мюллеру: примите шифрованную радиограмму, хо-хо-хо...

Так смеялся, что на глазах выступили слезы, и вдруг оборвал эту истерику, замолк.

— Радиограмма-то была шифрованной, герр Мюллер, — отрывисто произнес он. — Никакая девушка, Геннадий, мне не изменяла. Она вступила в игру с убийцей. Авантюристка.

— С каким убийцей?

— С каким, с каким! С Варламовым.

— Не понял.

— А ты врубись. Постарайся. Полина решила спровоцировать его на новое преступление. Подобное предыдущему. По той же схеме, понимаешь?

Следователь побледнел:

— Ты хочешь сказать...

— Ну да! Решила стать подсадной уткой, дурочка. Геннадий, ты обязан ее остановить!

— Н-да... Это, пожалуй, уже не твои личные дела.