Обмануть судьбу

– Проголодался? – сочувственно спросила она, накладывая ему грибного варева. – А что, рыженькая-то ваша заболела?

– Заболела, – согласился Крот, жадно кидая в себя ложку за ложкой, – он только теперь почувствовал голод и понял, что в последние сутки ел лишь урывками.

– А все потому, что в парк вы ходили, – произнесла повариха. – Давно люди заметили – те, кто там побывал, другими становятся. Говорят, – повариха понизила голос, – что ее там оборотень укусил. Плохо ей теперь будет. Лучше б ей умереть. А то всем будет плохо.

Крот поежился, чувствуя на себе пристальный, осуждающий взгляд поварихи.

– Вот и Танечка меня не слушала – говорила я ей, чтоб остерегалась. А она связалась не пойми с кем, пропала девочка моя ненаглядная, – слезы потекли у женщины из глаз. Крот, не доев, отставил миску – он не в силах был выносить все это.

– Надо уходить отсюда быстрее, – сказал ему утром Айрон. – Пока местное руководство не очухалось. А то чую я – еще немного, и нас отсюда просто не выпустят. По станции такие странные слухи ходят. Даже то, что девочка больна, объясняют как-то двусмысленно. Боюсь я, натравят они людей на нас – коменданту даже незачем самому мараться, намекнет, кому надо, – и перепуганные жители разорвут нас на клочки. Очень уж тут люди суеверные.

Айрон, осуждающий суеверия, – это было настолько смешно, что Крот даже слегка улыбнулся, несмотря на трагизм ситуации. Но Медный вновь начал ему нравиться – после того, как он встретил их, измученных, не задавая лишних вопросов, стараясь как-то облегчить страдания Искры.

– А может, рассказать обо всем родителям пропавших детей? Они-то их все эти годы оплакивают как мертвых, – неуверенно произнес Федор. Крот и Айрон поглядели на него, как на идиота.

– Чего ты им теперь-то рассказывать собираешься? – не выдержал Крот. – Что их дети худо-бедно были живы еще пару дней назад – до тех пор, пока не явились мы и все не изгадили?

Проснувшаяся Искра переводила глаза с одного на другого. Бледная, с покрасневшими глазами, рыжие волосы слиплись – краше в гроб кладут.

– А уж что с нами после этого сделают комендант и его подпевалы, – подхватил Айрон. – Нам надо уносить отсюда ноги, пока целы, а они пусть сами в своих проблемах разбираются.

– Тем более, что многие дети и впрямь уже погибли, – ты же видел их кладбище, – сказал Крот. – А те, что остались, возвращаться, похоже, не рвутся – даже теперь, когда сгорел их приют. Они уже попробовали свободы и изменились. И наверняка у них есть и другие убежища. Или ты предлагаешь отвести Танюшку к мамочке? Хотел бы я посмотреть на это счастливое воссоединение. Боюсь, бедная женщина такого потрясения не переживет. Кажется мне, что этой встрече не обрадуется ни та, ни другая. Кто ты такой, чтоб решать за них? Они пошли своим путем и выбор сделали сами. Да, им приходится трудно, многие из них больны, но они не хотят возвращаться – иначе кое-кто уже был бы здесь. Ведь никто не мешал той же Танечке в любой момент вернуться под крылышко к мамочке – на станцию, где каждый день одно и то же, где горстка людей ведет борьбу за существование, постепенно ее проигрывая. Кто осудит детей за то, что они не захотели гнить заживо в подземке, что решили бороться, отвоевать хоть клочок земли для себя у новых хозяев поверхности? Я думаю, что даже теперь, когда Морозов погиб, никто из них сюда не вернется.

– А может, он не погиб? – тихо спросила Искра. Крот только покачал головой.

– Может, все-таки рассказать? – не унималась она. В лице ее, обычно бледном, теперь и вовсе не было ни кровинки.

– Лучше помолчи, – мрачно буркнул Крот. – Ты уже один раз рассказала – теперь видишь, что из этого вышло? Или жизнь тебя ничему не учит?

Искра, совершенно уничтоженная, обхватила руками худые коленки, затряслась в рыданиях, что-то горячечно забормотала. Крот улавливал отдельные фразы: «Он дал честное слово, что никому не сделают вреда. Он сказал, что верхние хотят нас заманить в ловушку и закопать. Он обещал…»

– Дура ты, – устало сказал Крот. – Да Морозов мог сто раз нас закопать, когда мы только пришли, но он этого не сделал.

– А помнишь ту страшную женщину со шрамом? – спросила вдруг Искра. – Которая носит перчатки и ненавидит мужчин?

– Я и забыл про нее, – признался Крот. – Но последние дни я не видел ее здесь.

– Она ушла обратно, а перед этим говорила со мной. Я так испугалась – она вдруг появилась возле меня, вся бледная, а глаза злые. Она сказала, что была тут по своим делам, а теперь уходит. И меня с собой звала. Говорила, что ничего хорошего меня не ждет ни здесь, ни на Красной Линии, что все мужчины – предатели. Я побоялась с ней уйти, а теперь вижу – уж лучше б согласилась. Тогда бы не было этого всего, – и Искра снова всхлипнула. – Но ведь он мой командир, я должна была его слушаться.

– Когда же ты поймешь, что ничьим обещаниям верить нельзя? Одно дело, что вам там внушают на Красной Линии, и совсем другое – настоящая жизнь. Вижу, что даже где-нибудь в лагере ты так и будешь верить в мировую справедливость. Комсомольская ты богиня, дурочка.