Обмани-Смерть

Я старательно выполнял указания Дханьи, что было совсем не легко из-за туго натянутого леера: даже легкое движение придавало змею амплитуду в несколько метров, да и холод не облегчал задачу.

– Пусть он подведет своего змея к твоему, я дам сигнал, и ты поднимешь обе руки как можно выше, а потом резко опустишь. Видел, как твой отец играет в гольф? Ну вот, это очень похоже. Задерживаешь дыхание, напрягаешь плечи и мускулы, потом расслабляешься… и сильно дергаешь змея за леер вниз. Заставь его вернуться к тебе.

Я последовал инструкциям «тренера», красный змей чиновника прижался к моему. На соседней крыше раздались радостные возгласы – там уже праздновали победу.

– Подними руки, да, продолжай! Дай ему спуститься… Он теряет силы… Замри… А теперь – cut![12]

Я замахнулся, как дровосек, дернул за леер, и мой змей спустился метров на десять, а подрезанный красный, лишившись руля, резко рванулся вверх, закружился и, никем больше не управляемый, полетел к старому городу. Соседи – мои болельщики – приветствовали этот финт веселыми криками. Я одержал огромную, первую в жизни победу. Ни одна следующая не доставила мне такого наслаждения. Я стал мужчиной, способным сражаться с равным по силе противником. Даже сейчас, вспоминая тот день, я весь покрываюсь мурашками… Дханья поднялась на ноги, прижала меня к себе, похвалила, и счастье в ее глазах стало дополнительной наградой. Мы играли до вечера и уступили всего в двух поединках, где я действовал слишком вяло.

– Не огорчайся, Томми, тебе всего восемь лет, твои руки пока как стручки фасоли. Вырастешь, и все получится. Небо необъятно для тех, кто не боится себя.

Около пяти белое солнце покатилось в закат, в шесть совсем стемнело, и битва закончилась. На террасах стали зажигаться жаровни, женщины готовили на ужин рис и чечевицу. Бархат небосвода заполнился сотнями светящихся змеев, танцующих под оглушительно громкую музыку. Некоторые жители столицы запускали целые связки из четырех-пяти змеев – лотосы высотой аж в три этажа, – а под ними висели свечи в пергаментных карманчиках. Разноцветные серпантины переливались огнями среди звезд в ледяной делийской ночи.

Вернулись родители, и я кинулся к ним, чтобы поделиться радостью. Мама улыбнулась, а отец пришел в ярость. Он кричал на Дханью, обзывал ее безответственной – «Мальчик мог лишиться пальца!» – напоминал, сколько индийцев каждый год падают с крыши и разбиваются насмерть.

– И прекрати говорить patang, patang! Неужели так трудно произнести английское слово kite?[13]

* * *

Мой отец всегда называл себя пацифистом в стиле «Все, что тебе нужно, – это любовь»[14] и прочей муры. Он был везунчиком и насилие видел только на экране телевизора. Если никто и ничто тебе не угрожает, миротворцем быть очень легко. Отец часто повторял, что приехал в Индию, потому что эта страна – родина Ганди, земля ненасилия, а я тогда не знал реального положения дел и не мог поднять его на смех. Если выдавался свободный воскресный вечер, мы отправлялись гулять в парк Радж-Гхат, к мемориалу Махатмы Ганди. Не уверен, что правильно называть местом упокоения отца Индии место кремации, где даже прах не лежит[15], но черная мраморная плита с гирляндами из оранжевых и белых цветов навевала покой и просветление. Мы устраивались на пригорке, под деревьями, и старались проникнуться духом великого человека, как если бы он и впрямь витал в воздухе. Отец закрывал глаза, наслаждался мирным мгновением и не реагировал на доносившийся с дороги шум. Мама протягивала ему серый холщовый мешочек, куда они всю неделю складывали кусочки хлебного мякиша. Как только отец опускал туда руку, появлялись пять или шесть белок. Он утверждал, что знает их в «лицо» и зверушки тоже нас отличают от других двуногих. Белки ели с руки и позволяли гладить себя по спине и хвосту, а потом исчезали в кронах деревьев.

Моя мать и Дханья начали собирать вещи, и наша квартира стала похожа на склад. Однажды вечером отец принес плохую новость: предприятие не станет полностью оплачивать переезд, но мы получим неустойку. «Нет худа без добра, – успокаивал он нас, – большинство вещей нам в Англии не понадобится. Дешевле обойдется купить необходимое, тем более что будущий дом будет меньше этой квартиры…» Дханья пообещала раздать все, что останется, бедным. Когда мы с мамой пошли отбирать мои игрушки, я быстро принял решение: возьму только биту, мячи и крикетную перчатку.

У меня была копилка – белая фарфоровая сова; чтобы достать деньги, ее нужно было разбить. Отец терпеть не мог, когда в карманах позвякивала мелочь, и оставлял монеты в одну, две и пять рупий в пепельнице у входной двери. Я не знал размеров своего «капитала», но мама объяснила, что в Англии он мне точно не пригодится. «Решай сам, как поступить».