Обмани-Смерть

В начале апреля я сдал тест в Гринвичской школе, и меня приняли, несмотря на пробелы в английском. Такая же проблема была у большинства ребят, чьи родители недавно вернулись из-за границы. Мама считала, что справиться с отставанием поможет чтение, но я начинал зевать, едва одолев две страницы. Чтобы не слушать нотаций, я говорил, что возьму Диккенса и пойду к себе, но, когда мама начинала задавать вопросы, не знал, что отвечать. Нравилось мне читать только еженедельный комикс «Battle Action Force»[17]. Отец считал, что «эту жестокую дрянь» следует запретить, мама не соглашалась: «Пусть хоть что-нибудь читает!»

В Индии лица у людей были яркими, самых разных оттенков, а здешние выглядели белёсыми, как яичная скорлупа, или серыми, как стены, дождевики, газон и небо. Вокруг пахло топленым свиным салом и рыбой с чипсами. Даже чай у англичан был пресный и бесцветный. Но сильнее всего меня доставала тишина, ведь даже противный, пропитывающий тебя до костей дождь падал на землю совершенно бесшумно. В Индии муссон становился благословением небес, английская мокрядь была проклятием. Никакой суеты на улицах, ни один автобус не тормозит так резко, что покрышки вздрагивают, бесчисленные велосипеды и мотороллеры не мечутся из ряда в ряд, тысячи рикш не оглушают пешеходов мерным «тук-тук», а горожане не перекликаются на двадцати языках. Водители не сигналят в бессильной злобе, из храмов не доносится музыка. И собаки не лают, их не спускают с поводка. Я ненавидел этот покой, он мешал мне спать.

В первый вечер я один отправился в супермаркет и начал переходить улицу. Какой-то тип, весь в сером, ужасно возмутился, что я не дождался зеленого человечка. Я объяснил ему, что никого зеленого или красного не видел, тогда он протянул руку и закричал: «Ах ты, маленький придурок! Разве человечек не зеленый? А теперь не красный, а?» Я стоял на тротуаре и видел только серых людей. Таких же, как этот крикун. Он что, сумасшедший? Придется спасаться бегством…

Я пребывал в унынии. Дели остался на другом конце света, а я умру молодым в этом гнусном городе. Отец особо грустить не станет – за компьютером мир кажется ему идеальным, а мама, когда поправится, выйдет на работу, она только того и ждет и ни о чем другом не говорит. Я чувствовал себя неприкасаемым в собственной семье. Родители быстро меня забудут, а моя душа перевоплотится, я стану настоящим индусом и буду жить в родной стране, а не в Англии. Мне все здесь ненавистно: их вежливость, чертово хорошее воспитание, навязчивая любезность, их кретинский футбол, не смешной юмор и бледная кожа. Я мечтал сбежать, вернуться в Индию на корабле или самолете – это наверняка нетрудно – и не переставая строил планы. Однажды утром дождь перестал, и мама позвала меня прогуляться в Гринвичском парке.

* * *

Я и по сей день не обошел все британские парки и не могу сказать, который из них самый красивый. Я побывал во многих, но Гринвичский парк неповторим. Он один из самых старых, и следы человеческого вмешательства здесь почти стерлись. Любой, кто гуляет по парку, приходит к выводу, что только ее величество Природа могла создать подобное великолепие. Впрочем, чувство величия и абсолютной гармонии, так прочно соединившееся в моей памяти с образом Гринвичского парка, могло быть вызвано тем, что я открыл его для себя в восемь лет, вместе с мамой. Вспоминая о ней, я всегда представляю нас именно в этом месте.

Я никогда не видел такого огромного, покрытого лесом пространства. Я до сих пор не выучил названия всех деревьев, но это не имеет значения, ведь они существуют для созерцания, а больше всего меня впечатлили гигантские кедры. В тот день солнце прогнало тучи, и влажная трава блестела, как «новорожденная». Мы шли по парку, держась за руки, смотрели на Темзу и огромный, окутанный дымкой Лондон.