Обман зрения

— Не то слово. Какого черта ты звонишь мне ночью? И зачем вообще звонишь?

— Тебя невозможно застать дома. Я уже несколько раз сегодня звонил.

— А почему ты не оставил сообщение?

— Ты же меня знаешь. Терпеть их не могу.

Я молча ждала, что он скажет.

— Ну… так как ты поживаешь?

— Спасибо, хорошо, — вежливо ответила я.

— Рад за тебя.

Снова последовала пауза. На этот раз молчание прервала я:

— Чего ты хочешь, Джон?

— Ничего. Просто я о тебе думал.

— И что ты обо мне думал?

Я почувствовала, что меня снова затягивает в его сети.

— Это тебя я видел пару недель назад?

— Где?

— Рядом с моим домом.

Так он меня видел.

— Да.

— Я так и думал.

— Ты меня видел?

— Угу.

— Так почему же не поздоровался?

— Это можно сделать и сейчас. Привет.

— Привет, — машинально ответила я.

— Что ты там делала?

— Проезжала неподалеку и не удержалась от любопытства, — небрежно сказала я. — Захотелось узнать, живешь ли ты там по-прежнему.

— А почему ты не позвонила?

— А откуда ты знаешь, что я не звонила?

— Я был дома.

— Ты был у себя в квартире?

— Я увидел тебя в окно.

— Почему же ты не окликнул меня?

— А почему ты не позвонила?

Разговор зашел в тупик.

— Джон, зачем ты мне звонишь?

— Не знаю. Наверное, потому, что скучаю.

Он сказал это так просто, словно мы не виделись всего пару дней.

— Но, Джон, ведь прошло уже двенадцать лет.

— А ты обо мне скучала? — продолжал он, игнорируя мое замечание.

Черта с два я скажу ему, что скучала. Не собираюсь льстить его самолюбию.

— Ну… а ты что делал все это время?

— Писал, путешествовал. Много чего делал.

— Я слышала, ты женился.

— Угу, — пробурчал он.

— На ком?

— Ты ее не знаешь.

— А кто она? — настаивала я.

— Мы уже развелись.

— Тогда кем она была?

— Просто женщина. Кстати, тоже художница.

— Правда?

Это меня заинтересовало.

— У меня слабость к художницам. Ты же знаешь.

— А какая она была художница?

— Плохая.

— Меня не это интересует, — заметила я с раздражением. — Какой живописью она занималась?

— Абстрактной.

— Ах, абстрактной.

Еще одна пауза.

— Так когда я тебя увижу?

— Никогда, — твердо ответила я.

— Но почему же?

— Джон, повторяю: чего ты хочешь?

— Увидеть тебя. Поболтать. Подарить тебе парочку моих последних книг.

— Зачем? Они посвящены мне?

— Нет.

— А кому ты их посвятил?

— Исчезающим видам.

— Ну значит, мне.

Он рассмеялся.

— С юмором у тебя по-прежнему все в порядке.

— Без него я просто сошла бы с ума.

— Давай поужинаем вместе на следующей неделе?

— Я не в восторге от этой идеи, Джон. Честно.

— Давай поужинаем вместе, — настойчиво повторил он.

Я мучительно боролась с соблазном — его голос по-прежнему волновал меня. А что, собственно говоря, я теряю? В конце концов, это всего лишь ужин. Мне действительно хотелось его видеть, хотя прежних чувств уже не осталось. Неужели он наблюдал за мной тогда у дома? Как это романтично!

Его домогательства сбивали меня с толку, лишая способности мыслить здраво, как это часто случается с людьми, попавшими в опасную ситуацию. Я убедила себя, что отказ от ужина будет выглядеть еще большей слабостью.

— Когда? — тихо спросила я.

— Во вторник. Я за тобой заеду.

Я еще чуточку поколебалась, подсознательно пытаясь спастись от угрозы.

— Хорошо, — вздохнула я, сдаваясь окончательно.

— До встречи, — коротко сказал он и повесил трубку. Интересно, сильно ли я изменилась за это время?

Видимо, не слишком, раз так легко приняла это приглашение. Что ж, жребий брошен. Я почувствовала необычное воодушевление. Впервые за много лет у меня появилось что-то, кроме работы. Я лежала в темноте, забыв о сне. До вторника еще так далеко.

7

— Ну расскажи еще, расскажи! — восклицал Гарри Питт, нетерпеливо тряся большой лысой головой.

Я возила Гарри на инвалидном кресле по выставке Гойи в музее «Метрополитен», развлекая его рассказами о Фрэнсис Гриффин и ее доме — тематические комнаты, потрясающие картины и мебель, царственное уединение угасающей вдовы. На самом деле мой друг прекрасно обошелся бы и без кресла, но с ним было проще подойти к картинам, вокруг которых толпилась масса народа. Я лично предпочла бы подождать, хотя роль Шахразады при султане Шахрияре стала мне несколько надоедать, но Гарри, горевший нетерпением поскорее увидеть картины, решил воспользоваться преимуществом своего положения.

— Пропустите нас, пожалуйста, пропустите! — громко повторял он.

Оторвавшись от благоговейного созерцания, посетители раздраженно оглядывались на прикованного к креслу бедолагу, который смотрел на них глазами раненого оленя.

— Дайте подойти старому больному человеку, — жалобно говорил он. — Я инвалид. Вы не будете так добры пропустить нас поближе?

Раздражение немедленно сменялось замешательством, и люди расступались, давая нам пройти.

— Я играю на их чувстве вины, — цинично шепнул мне Гарри, очутившись в первом ряду зрителей.

Я была шокирована его поведением, но, надо признать, оно приносило свои плоды.

— Ты просто невозможен! — прошипела я ему в ухо.

Питт не обратил на это никакого внимания, будучи вполне уверен, что для людей умных и искушенных подобные привилегии вполне естественны. Гарри считал большинство людей обывателями, с которыми можно не считаться.