Обман

— Какого черта? Ты читала завещание до того, как мы поженились. Ты знаешь, что будет, если они не поженятся.

Пульс участился от моей оплошности. Я повернулась к мужу.

— Я имела в виду, что верю в тебя, дорогой. Ты позаботишься о первоначальных обвинениях против Брайса. Ты заставишь все эти обвинения исчезнуть, а также, чтобы исчезла и эта ужасная девушка. К тому времени, как ты это сделаешь, даже Александрию больше не будет волновать, что он искал компанию с одной из ее подруг. А пока я сделаю все возможное, чтобы убедить Александрию, что сердце Брайса по-прежнему принадлежит ей.

— Это соглашение не продлится и года, — сказал Алтон, ни к кому конкретно не обращаясь. — Ровно столько, чтобы убедить адвокатов снять обвинения.

— И тогда ее полезность будет исчерпана, — добавила я.

— И что потом? Я останусь один? — спросил Брайс. — Нет, черт возьми. Я заплатил за год. Кроме того, я не могу допустить, чтобы сразу две мои бывшие подружки исчезли.

— Не исчезли, милый, — сказала Сьюзи. — Им заплатили, чтобы они уехали. Это работало и раньше.

Я прищурилась.

— Раньше? Не могли бы вы объяснить?

Маркус? Она говорила о том, чтобы расплатиться с Маркусом, ее бывшим мужем, убеждала я себя.

Правильно?

Глава 24

Нокс

Несмотря на возражения Орена, приоритеты совпадали.

Мои показания перед комитетом Сената закончены. Я подчеркнул те моменты, которые хотел подчеркнуть. Я разговаривал с сенатором Кэрроллом, пытался понять Северуса Дэвиса и даже узнал больше о прогрессе, которого он надеялся достичь в наших переговорах. Я представился Гранту Хиггинсу, сенатору от великого штата Джорджия, а также младшему сенатору от штата Орегон. Теперь решение финансового комитета Сената было в их руках.

Решение может быть вынесено уже завтра. Я планировал остаться в Вашингтоне и предстать перед комитетом, когда они вынесут вердикт.

Хотел бы я сказать, что уверен, что комитет призовет к пересмотру законопроекта и что они поддержат нашу сторону — сторону сенатора Кэрролла и других, которые понимают будущие последствия в случае чрезмерного налогообложения отечественного бизнеса.

Но я не уверен.

Я не доверял Хиггинсу, Дэвису и решающим голосам.

Тем не менее, я не был готов жертвовать своим временем в надежде, что мое присутствие в зале заседания изменит ситуацию.

Возможно, на это у меня ушли годы и вышел явный провал, но появился новый приоритет. Слушая голос Чарли́, полный эмоций и смущения, когда она рассказала мне о своем загадочном разговоре с Челси, я понял, что мое присутствие в Нью-Йорке было более важным.

Пока она говорила, я слышал расстроенный голос Джо. Я вспомнил, как дни и ночи путешествий расстраивали ее. Несмотря на опыт моего детства, видя разочарование и печаль матери, когда отец предпочитал ей работу, я делал то же самое.

Я был ответственен за то, что в глазах моей жены появилась та же печаль, которую я видел в детстве, и по наивности не уловил связи. В то время я верил, что моя работа важнее всего остального — «Деметрий Энтерпрайзис» нуждалась во мне. Так же, как компания нуждалась в моем отце. Сам того не желая, я пошел по стопам Орена, идя по тому же пути и совершая те же ошибки.

Конечно, тогда я не считал свой выбор ошибкой. В конце концов, мне говорили и приучали верить, что настоящие мужчины не совершают ошибок. Каждое действие и решение было сознательным выбором. Все имело свою цель.

Как и во многих других вещах, мой отец ошибался на этот счет.

Настоящие мужчины действительно совершают ошибки. Мы принимаем решения по правильным причинам, чтобы достичь правильных результатов, которые в конечном итоге вредят другим, тем, кого мы любили. Даже если наш выбор не был сделан со злым умыслом, это не уменьшило боль, которую они причинили.

Настоящий урок, который мой отец забыл преподать мне, или, может быть, тот, который он так и не усвоил, заключался в том, что речь шла не о том, чтобы совершать ошибки. Они были частью жизни. Речь шла о повторении их. Вот где настоящие мужчины отличались от других людей.

Характер — это не совершенство. Речь шла о мудрости и способности учиться и меняться.

Если бы я поговорил с Ореном, отец сказал бы мне остаться в Вашингтоне и предстать перед комитетом, когда они зачитают постановление. Я слышал, как его голос эхом отдается в моей голове. Я следовал этому совету в прошлом. Если бы я решил сделать это снова, то был бы тем, кто не научился. Я уже совершал эту ошибку раньше. Я не собирался делать это снова.

Вот почему поздно вечером в четверг, или очень рано утром в пятницу, по сути, за день до того, как должен был вернуться в Нью-Йорк, я ехал на лифте в квартиру Патрика, к женщине, которую любил. В ее голосе я слышал боль, и желание держать ее в своих объятиях, каждый раз будет превосходить «Деметрий Энтерпрайзис».