Облунение

Переболит… Переболеет…
Счастливым некого винить:
Кому даровано любить,
Того Господь не пожалеет.

А пожалея, не простит.
И приревнует, чтоб размазать.
И хрупкость созданной им вазы
В слепых осколках заблестит.

Где обитала пустота,
Так и останутся пустоты.
Любовь же плещется, как ноты
По беломорию листа.

И возгораемой дотла,
Ей, разноликой, все подвластно:
Она и в женщине прекрасна.
И в одиночестве светла.

На каждый день есть свой порог.
Свое рождение и рея.
И вновь рассветами алеют
Бинты ниспосланных дорог.

Любви неведома корысть
Где плыть. Где быть. Где оставаться.
Она везде увидит высь,
И не ослепнет удивляться.

Счастливым некого винить.
Их берега не обмелеют.
Кому даровано любить,
Того Господь не пожалеет.
А, значит, так тому и быть…

«Глубины прячет море подо льдом…»

Глубины прячет море подо льдом.
Зато на лужах мусора навалом.
Всю спину исплевали.
Поделом.
Не прижимай к груди кого попало.

У тех, кто очернять других привык,
Чем мельче ум, тем пакостней язык.

«Куда-то…»

Куда-то. Перед кем-то.
С кем-то. Как-то.
Всё, что угодно — кроме тишины.
Как много, убоявшихся себя.

«Вздохнула проседью дождя…»

Вздохнула проседью дождя
На солнце мокнущая осень.
Всё гуще серость за окном.

«От перемен житейских или мест…»

От перемен житейских или мест
Не человек меняется, а двери.
Еврей не может на себе поставить крест.
А, если сможет — кто ж ему поверит?

«О чем-то каркают вороны…»

О чем-то каркают вороны.
И поезд из железных стен
Скрипит колесами колен.
И окон свальные иконы
Плывут, глазея монотонно,
На нас за стеклами арен.

А я на паперти перрона
Стою, как одинокий член
В толпе отвязанных сирен
И вспоминаю, поименно,
Кому сдавался ночью в плен.
Кто подавал с утра патроны.
А после кофе и лимоны.
И полагал, что насовсем.

А насовсем есть только тлен.
Часы, карманники, вороны.
И уже фыркают вагоны
Вдыхая тягу перемен.

«Когда впотьмах ни охнуть, ни вздохнуть…»

Когда впотьмах ни охнуть, ни вздохнуть
И не нащупать верную дорогу,
Подвешенный,
Воистину от Бога,
Фонарь под глазом осветит твой путь.

Нет опыта и ярче, и мудрей,
Чем отсвет персональных фонарей.

«Из темной бренности веков…»