Обломки нерушимого

Тут уже и Рэми не выдержала. Раньше она легко могла переносить бесконечное ворчание бабушки. Но теперь ведь еще и дедушка подключился. Два ворчливых, немощных создания – это уже перебор.

– Как же я люблю бывать у вас, а! Даже не знаю, есть ли еще такое место, как Доннидэй, которое славится такой же «милой» атмосферой?.. Ну разве что ад!

* * *

– Ну, как она?

– Как обычно. Я не знаю, что еще ты хочешь услышать.

– Элай, я хочу услышать заветные слова: «Я все сделал, ей недолго осталось».

– Я все сделаю тогда, когда буду готов, ясно?! Я помню про наш план и не отрекаюсь от него. Это все.

Вдруг Рэми услышала в трубке чей-то до боли знакомый, слащавый смех, и ее всю передернуло.

– Это она, что ли, смеется?

– Рэми, я не могу долго говорить.

– Подожди… Ты молодец. Не торопись. Заставь ее довериться тебе. Я хочу, чтобы она тебя полюбила. Да! И вот когда ты поймешь, что она у тебя на крючке, тогда действуй.

– …Хорошо. Мне пора.

– Подожди, Элай, подожди! Я хочу еще немного послушать, как она смеется. Скоро ей будет не до смеха.

Смех Никки… Ах, какое наслаждение слушать его! С таким же наслаждением Господь наблюдал за веселыми, ничего не подозревающими пассажирами «Титаника», переводя насмешливый взгляд на жаждущий своей жертвы айсберг. Да, этот смех Рэми будет долго вспоминать, после того как их с Элаем план воплотится. Жгучая ненависть к Никки вросла в ее сердце, желание отомстить за подругу, наказать за боль и унижение, за вопиющую несправедливость по отношению к Эл завладело всем ее рассудком, подчинило душу. Все, кто знал Рэми, отзывались о ней как о доброй, отзывчивой, чересчур чувствительной девушке. Но никто не подозревал, что она скрывает. Что мучает ее вот уже несколько лет. Рэми не знала, как с этим справиться. Она могла лишь заглушать на некоторое время те позывы мрачной части своей личности с помощью лезвия. Это было ее наказанием и освобождением. Пока было больно, она ни о чем не думала, становилась самой собой, а вернее той, какой ее все знали и любили. Кроткая, справедливая, ласковая Рэми, любимица семьи и надежный друг.

Ссора бабушки и дедушки встряхнула нервы Рэми, у нее противно засосало под ложечкой. Это означало, что скоро возобновится борьба между ее темной и светлой сторонами и ей снова придется навредить себе, чтобы перекрыть те гадкие ощущения, которые всегда возникают в процессе этой схватки. Но ведь Рэми заключила сделку с Элаем: он помогает ей наказать Никки, а она, в свою очередь, перестает резать себя. Как же теперь быть?

Рэми выбежала на улицу и направилась в сторону парка Доннидэя, надеясь, что свежий зимний воздух утишит ее больной рассудок. Но вдруг она наткнулась на маленький пруд, покрытый льдом. Мысль ударила в нее, как молния в дерево: «Я смогу это перебить». Рэми нашла тяжелую ветку, что валялась неподалеку у какого-то спящего под снежным покровом дерева, и начала с остервенением бить по льду. Слой льда был тонким, Рэми легко удалось расколоть его и сделать небольшую прорубь. Затем она разделась до нижнего белья и, недолго думая, окунулась в ледяную воду.

После этого Рэми заболела и провела три дня в бреду.

– Анджел, она умирает! – кричала Фрэнси.

– У нее всего лишь лихорадка!

– Врач не может приехать из-за непогоды. Да поможет нам Господь!

Голоса бабушки и дедушки были далеко-далеко, где-то в другом мире. Рэми ненадолго приходила в себя, а потом снова погружалась во мрак воспаленного сознания. Жуткие видения тревожили Рэми каждую секунду. Она кричала охрипшим голосом, плакала, разрывала простыни. Фрэнси и Анджел были настолько обеспокоены, что даже и не заметили на теле внучки многочисленные шрамы, когда переодевали, мыли Рэми. Невменяемое состояние Рэмисенты словно передалось и несчастным, растерявшимся старичкам. Два дряхлых зомби с выпученными от страха глазами, как могли, ухаживали за больной внучкой и судорожно молились у ее кровати.

Рэми очнулась после заключительного, самого мощного, безумно страшного видения. Фрэнси и Анджел тоже пришли в себя, обрадовались жутко. Им казалось, что все страшное позади.

Но это было не так.

Однажды Фрэнси зашла в комнату внучки и застала ее у мольберта. Рэми еле-еле стояла, качалась, но тем не менее крепко держала кисть и делала уверенные мазки, не сводя глаз с холста.

– Рэми, а ну живо в постель!

– Я лягу… когда закончу. Мне приснился страшный сон… Нет… Нет, это не сон и не галлюцинация… Это… что-то другое… Оно очень напугало меня… Я должна нарисовать это… И тогда оно больше не будет пугать меня… Мама бы сказала, что таким образом я прорабатываю свой страх…

Спутанные рыжие волосы, каменная маска вместо лица, странный голос – спокойный, чужой, скрюченное, обессиленное тело, на котором висела белоснежная ночная сорочка… Рэми была похожа на какое-то жуткое мифическое существо. Фрэнси испугалась.

Но потом старушка увидела то, что Рэми изобразила на холсте, и поняла, что вот именно сейчас она испытывает подлинный страх, а до этого пребывала лишь в слабеньком душевном потрясении.

– Бог ты мой, Рэми… Что это такое?

– Не знаю… Не знаю… А на что это похоже, по-твоему?