Никифор поменялся в лице и с разворота ударил василису в лицо. Левая бровь её разошлась, алая кровь брызнула на белые простыни. Феофания закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Молчи, змея, – прошипел Никифор. – Ты не смеешь так говорить о святом человек, – и слугам – Лекаря!
Никифор встал с ложа, оделся и гордо ушёл.
Пришёл он к Феофании на следующий день, подарил перстень с красным рубином.
– Прости, августа, – сказал он, стараясь не смотреть на распухшее лицо василисы, на повязку на левом глазе, – как-то сорвался. Не хотел.
Правый глаз Феофании смотрел на Никифора с отчуждением и брезгливостью.
– Бог простит, – сказала она.
– Да. Апостол Павел говорит в своём послании к Ефесянам: «Так должны мужья любить своих жён, как свои тела. Любящий свою жену – любит самого себя. Ибо никто не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет её, как и Господь Церковь, потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его!»
– «Потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела», – Феофания мрачно процитировала послание Павла.
– Так ты простила меня?
– Если землетрясение разрушит храм, то всё по воле Его.
– Не обижайся. Надеюсь, что ты помнишь, что я тебе вчера сказал?
– Такое забудешь. Поступай, как знаешь, Никифор.
– Да, и ещё. Ты можешь спать с кем хочешь, но не на показ. И ни каких детей. Если появиться ребёнок, я изжарю тебя в быке вместе с ним, за прелюбодеяние. Понятно?
– Какой же ты, Никифор …
Она не договорила, оборвала себя, злые слёзы выступили из глаз.
Никифору Фоке тогда было пятьдесят один год, Феофании – двадцать четыре.
Глаз прошёл, а обида осталась. Феофания очень обиделась на Никифора, долго плакала, потом разозлилась и разозлилась сильно. Мстила ему чисто по-женски: отдавая себя другим мужчинам. И при этом следила за тем, чтобы мужское семя, попавшее в её лоно, не прорастала там, и не давало плод. Быть изжаренной в медном быке на площади Тавра ей совсем не хотелось. Никифор человек жестокий, он такое может учинить.
Через некоторое время, успокоившись, она поняла: «Какая же это месть, если её муж сам разрешил этим заниматься с кем угодно?» И заниматься этим сразу расхотелось. Да, внешне они с Никифором были муж и жена, василевсы. Рядом стояли в храме, рядом сидели на приёме послов и на пирах.
Но ей хотелось большего, ей хотелось любви.
Однажды, шествуя в окружении придворных дам на женскую половину дворца, Феофания встретилась со стражами Золотой Палаты. Что-то знакомое показалось ей в их молодом начальнике.
– Катепан, – окликнула она его, – я тебя знаю?
Катепан остановился и почтительно поклонился августе:
– Василиса Феофания вряд ли. А девочка Анастасия может вспомнить.
– Что ж, спросим у девочки Анастасии, – с лёгкой улыбкой сказала Феофания, слегка наклонила голову, развернулась и пошла дальше.
Вспомнила! Ну, конечно же! Это же Агафон, сын Леонида, архонта Спарты, её родного города, а затем стратигафемы Пелопонес. Как давно это было. Она откуда-то возвращалась домой. Интересно: куда и зачем она ходила?
– Антонина, – обратилась Феофания к доверенной служанке – догони катепана, пригласи его ко мне.
Да, это было давно. Ей, тогда Анастасии, было лет двенадцать. Она шла по улице Спарты, выложенной серыми камнями. И с ней случилось то, что случается с женщинами каждый месяц. Кровь капала на тёплые камни и это заметили проходившие мимо мальчишки, её возраста. Их было пятеро или шестеро. Нет, пятеро. Они окружили её, корчили рожи, показывали пальцами и требовали показать рану, откуда течёт кровь. Она шипела и царапалась, отбиваясь от назойливых сорванцов. А они смеялись, хватали её за уже выступавшую грудь, за ягодицы. И тут появился он. Он был старше их года на три. Как ловко он раскидал маленьких негодяев и любезно проводил её домой, до таверны отца. Кротир, её отец, спросил, может ли он чем-нибудь отблагодарить юного спасителя его дочери. Но юноша гордо ответил, что он Агафон, сын архонта Спарты Леонида, потомок спартанских царей ни в чьей благодарности не нуждается. И гордо удалился. С тех пор она его не видела.
Но после этого случая на её семью посыпались несчастья как из рога изобилия. Мальчишки, которых разогнал Агафон, оказались сыновьями знатных родителей. На сыне архонта Спарты они отыграться не могли, но Кротиру досталось по полной. Пришлось всё продавать и уезжать из Спарты. Сначала хотели перебраться в Коринф, но потом решили, что если уж всё равно съехали с места, то обосновываться надо в столице Империи, а не в столице фема. Так Анастасия попала в Новый Рим. И тут её отцу повезло. Он как-то удачно приобрёл таверну на Месе, главной улице Города, на углу форума Константина. Туда стали заглядывать знатные господа, и кухня была отменная и вино не кислое – таверна начала процветать.