Облетая солнце

Еще час ушел на то, чтобы заплатить деньги и договориться, когда Кокетку привезут к нам на ферму. Мы двинулись в путь, когда уже вечерело. Красный шар солнца опускался все ниже к горизонту. Мы ехали молча. Я видела, что отец тоже озадачен. Вдалеке на фоне заката огромный столб пыли, похожий на мусульманского проповедника в развевающихся одеждах, вздыбился, охватил группу огненных деревьев с багровыми кронами и согнал с насиженного места большую стаю стервятников. Один развернулся и полетел прямо на нас. Я почувствовала, как меня охватила дрожь, когда он приблизился, и тень его огромных крыльев буквально поглотила нас.

— Надо признать, кое-что ускользает из моего поля зрения, — произнес отец негромко, когда страшная птица улетела.

Я сразу поняла, это «кое-что» — я, и он все еще думает над тем, какое впечатление произвел на леди Ди мой шрам, да и вообще, как я выгляжу.

— А я думаю, у нас все отлично, — ответила я уверенно и растрепала гриву лошади Мак-Грегора. — Я вовсе не хочу, чтобы что-то менялось.

Отец промолчал. Солнце все ниже клонилось к горизонту. Здесь, в Кении, когда до экватора рукой подать, сумерек почти не бывает. День превращается в ночь за считаные мгновения, но это поистине сказочные мгновения. Всю дорогу, пока мы ехали, высокая желтая трава вокруг нас колыхалась, точно волны безбрежного океана. Мы то и дело натыкались то на убежище муравьеда, то на кабанью нору. Огромные муравейники вздымались, словно курганы. Казалось, это пространство бесконечно. Эти кустарники, эта трава — море, которое устремляется за горизонт и несет нас на желтоватых волнах в вечность.

Глава 4

Кокетку доставили к нам на ферму, и она сразу стала всеобщей любимицей. Воины-тотос никогда не видели лошадей такой удивительной золотистой масти и сразу же облепили ее. Каждый желал к ней прикоснуться, потому что им казалось, что излучающее солнечный свет животное принесет с собой удачу. Кобылу поместили в загон, и несколько месяцев все шло очень хорошо.

Вскоре мы с отцом начали раздумывать над тем, какого жеребца подобрать ей, чтобы получить хорошее потомство. Разведение породы — это серьезнейшее дело для каждого коневода. Я еще не умела читать, а уже знала, что каждая чистокровная особь должна вести родословную не позднее чем с семнадцатого или восемнадцатого века и иметь в ней не менее трех арабских или азиатских жеребцов, спаренных с английскими кобылам, число которых было невелико. Все разветвленное генеалогическое древо обязательно тщательнейшим образом отражалось в Общем реестре пород лошадей Великобритании и Ирландии. За обедом мы обычно открывали этот справочник, а также толстую книгу в черном переплете, в которой содержалось точное описание нашего собственного фонда. Эти две книги стали для нас своего рода Ветхим и Новым Заветом. После долгих обсуждений мы пришли к выводу, что лучше всего Кокетке подойдет жеребец по кличке Рефери. Это был араб светло-каштановой масти, 60 дюймов высотой. У него были отличные крепкие копыта, удобные для ковки, широкая грудная клетка и ровные, стройные ноги. Он шел так ровно и быстро, что, казалось, просто проглатывал дистанцию. И конечно. мы без конца обсуждали будущего жеребенка. Он должен был появиться спустя одиннадцать месяцев после удачного спаривания. Мы были уверены, что он унаследует гибкость своего отца и сверкающую масть матери. Для нас он уже существовал, и мы живо обсуждали каждое мгновение его будущей жизни.

Как-то, укрывшись от полуденной жары в широкой тени акации, мы с Киби перебирали клички для нашего будущего воспитанника. Я громко выкрикивала имена, которые приходили мне на ум. За пределами нашего убежища земля была точно раскаленная сковородка, идти по ней — все равно что ступать по горячим углям. Все утро мы носились на лошадях, затем помогали промасливать уздечки, пока у нас не стало сводить судорогой пальцы. Мы устали, но все никак не могли успокоиться, разгоряченные на солнцепеке.

— А как тебе Юпитер или Аполло? — спрашивала я.

— Я считаю, надо назвать Шакалом, — возражал Киби. — Это имя куда больше подходит жеребенку.

— Шакал — это так просто, — скривилась я.

— А Шакалы умные, — многозначительно заметил он. Прежде, чем я успела возразить, послышался грохот и лязг, и огромный столб сизого дыма взвился над холмами. Это был поезд из Найроби — дюжина неопрятных вагонов, которые ударялись друг о дружку с такой силой, что казалось, один из них точно слетит с рельсов или разобьется на куски. — А что, твоему отцу должны еще привезти лошадь? — Киби повернулся и взглянул на склон холма. Я быстро обернулась вслед за ним. Я не знала, ожидал ли мой отец чего-то, но мы видели, как он поспешно вышел из конюшни, приглаживая волосы и заправляя рубашку.

Прикрыв глаза от солнца ладонью. он посмотрел на холм, затем быстро подошел к нашему новому фордовскому фургону и завел мотор. Мы с Киби не собирались спрашивать у него, куда он едет и зачем и возьмет ли нас с собой, мы просто сорвались с места и через минуту уже были готовы прыгнуть в кузов автофургона, но… не тут-то было.