Облако в разрезе

Этот детский голосок заставил сердце сжаться. Мише рассказывали о таких призраках… «Не говори, не прикасайся и не смотри». Решив последовать этим трём золотым правилам, Михаил, не реагируя на голос, развернулся в противоположную голосу сторону и начал было спускаться, но его вдруг дёрнули за рукав куртки. Сердце остановилось. Ковалёву ненадолго почудилось, будто бешеный ритм сердца сменился на абсолютную тишину внутри грудной клетки. В глазах помутнело. Но горемыке всё же пришлось обернуться: за рукав держался розовощёкий мальчонка лет пяти-шести в сандаликах и синих шортах с заправленной внутрь маечкой. Образ дополняла суконная будёновка, что была на размер больше головы ребёнка.

— Дядя! — снова позвал мальчик.

Фантом это, или аномалия, но этот ребёнок сейчас сам дотронулся до Михаила, и ничего не произошло. Несмотря на это последний решил всё равно не говорить с ребёнком.

— Ты ведь волшебник, да? — не унималось дитя. — Я же видел, как ты прилетел на вертолёте. Только он не голубой, а зелёный. Хм… Значит, ты не покажешь кино?

Михаил отрицательно мотнул головой, совершенно не зная, что ответить.

— Жалко. А ты солдатика не найдёшь? Моего, оловянного. Ты погоди, я не просто так. Я тебе вот чего подарю, — мальчик показал малость побитый карманный компьютер с царапиной на экране, — его выронил один из твоих друзей, что из вертолёта вышли.

Тут Миша решился и спросил:

— А куда ушли мои пассажиры, не видел?

— Не знаю, дядя-вертолётчик. Ну так что, найдёшь солдатика?

«Дядя-вертолётчик» кивнул, всё-таки КПК — вещь полезная… Да и стрёмно как-то было фантому прекословить.

— Вот здорово. Я тогда на площадке подожду, возле «жирафы». Хорошо?

Ребёнок убежал, канув в пустоту за одним из деревьев, но звук детских сандаликов, шлёпающих по асфальту, ещё долго отдавался в ушах Михаила…

«И где я буду искать этого солдатика?» — думал тот.

Двери домов заперты, а окна первых этажей закрыты решётками. Подошвы армейских сапог скребли асфальт, и этот скрёб эхом передавался от каждого дюйма улочки. Небо окрасилось свинцом. Бронзовая пыль в редких лучах солнца шла куда-то вверх. Тишина давила.

Но тут новый звук внёс свою лепту в зловещую атмосферу. Протяжный скрип раздался совсем недалеко, со стороны одного из домов. Тяжеленная дверь подъезда открылась, услужливо приглашая в дом нового гостя.

Когда Михаил решился войти, дверь сразу захлопнулась, а полумрак поглотила тьма.

Фонарик Миша ещё весной посеял, потому, прижавшись к двери, он стал всматриваться в темноту. Тишина… Казалось бы ничего, кроме лёгкого шарканья. Стоп… Шарканья?! Михаил порвал путы тишины вопросом:

— Кто здесь?

Ответа не было, а шаги становились неумолимо громкими, вязкими, протяжными. Постепенно шарканье обратилось в скрежет. Идущий шептал. Шептал как-то надрывно, подвывая через раз. Шёпот был везде. В голове Михаила, под его ногами, в карманах. Что-то медленно двигалось прямо в его направлении. Миша попытался открыть дверь подъезда, но ни ручки, ни других приспособлений для открытия двери не было. Тут до него дошло, что дверь пропала, а заменила её шершавая бетонная стена.

На миг всё вдруг затихло, кануло в липкий вакуум пустоты. Михаил прижался к стене, крепко зажмурив глаза. Ему казалось, что из темноты пришло то, что он увидит безо всякого фонаря. Воображение не рисовало страшных картин и исходов. Зачем? Уши прекрасно слышат тихий хрип, а лицо великолепно ощущает ледяную сущность подошедшего создания. Но что-то всё же заставило Михаила открыть глаза, и увидеть…

* * *

Память очень своеобразная особа. Иногда она милосердна, иногда нет. Для бессмертных память — проклятие, что сохранило в себе все столетия их жизни, убивая рассудок своего хозяина. Из кинолент жизни обычных существ, то бишь нас, память вырезает самые страшные кадры, позволяя жить, не вспоминая прошедшего… Михаил относился к смертным, потому всё, что случилось после того, как он открыл глаза, совершенно вылетело у него из головы. Но память не смогла стереть те, первые секунды огромного ужаса: абсолютная тьма, белые, обтянутые кожей руки и чёрный хрипящий силуэт. Мишу охватил тот страх, что сковывал, что заставлял сжаться в комок, закрыв глаза и уши. Попытка закричать оказалась тщетна: из лёгких выходил сдавленный сип. «Глок» вылетает из кобуры, лязгнув затвором о стальную заклёпку на ремне… Вспышка, звон в ушах, эхо… Страх улетучивается, остаётся лишь пелена перед глазами. Тишина…

* * *

Михаил открыл глаза. Было светло. Он лежал на холодном полу, уставившись в потолок. Солнечные лучи вспарывали пыльную завесь, освещая голую комнату с письменным столом по центру. На столе, не сходя со своей подставки гордо «маршировал» потемневший от времени оловянный матрос, прижавший к себе автомат.

«Бинго!» — подумалось Мише, казалось, забывшему тот ужас, что был испытан минутами ранее.

Когда Михаил положил солдатика в карман, он вдруг увидел второго: тот уселся на свою подставку, будто на бревно, и как-то осунувшись, смотрел на свой автомат с погнутым стволом. Михаил решил взять и его, а то мало ли…