Облаченные в тени

Елизавете Анастасьевне в прошлом месяце исполнилось девятнадцать, однако взрослеть она пока не собиралась. Ее тело, правда, считало совсем наоборот и к девятнадцати годам налилось соками, выставляя напоказ высокую грудь, пухлые плечики и завидные ножки. Ей не надо было надевать корсеты, поскольку талия и без того была тонкая, а спинка чрезвычайно прямая. Румянец никогда не покидал ее щек. В отличие от своего не в меру ленивого братца, Елизавета так и излучала энергию, заражая ею всех и вся в округе. На балах Елизавету любили, и приглашали, несмотря на юный возраст, общаться в кругу пожилых светских дам. Стоит ли говорить, что в этой юной девушке заключалась такая романтика, какой не было, пожалуй, ни у кого больше во всем Петербурге. Елизавета мечтала о принце на белом коне, хотела, чтобы ей читали стихи с балконов, и была без ума от произведений новомодного Петербургского писателя Пахмутова. Билеты в театр, да еще и на "Високосный год", постановку одного из самых знаменитых произведений автора, пробудили в ней неизвестные до этого чувства, заставляющие ее бегать по комнате, не в силах успокоиться.

Маша же не знала, плакать ей или же смеяться вместе с хозяйкой. На кухне подгорал пирог, а уйти все же не представлялось возможным. Спас положение старый Ефим, появившийся на пороге в одной рубахе до колен и ярко-коричневых шароварах. Ефим был уже подвыпивши, но равновесие сохранял и даже произнес без запинки целую фразу:

— Елизавета Анастасьевна, — сказал он, — там, это, барышня Анна, прости господи, Штульцхер пожаловала. К вам хотят. Впустить али што?

— Аннушка? — вскричала Елизавета радостно, — конечно, Ефим! Проводите ее в гостиную и скажите, что я подойду немедленно!

— Слушаюс, госпожа! — проглотив мягкий знак, произнес Ефим и скрылся. За ним быстро исчезла и Маша.

Елизавета опустилась перед зеркалом на мягкий пуфик,

— Аннушка пожаловала, — сказала Елизавета своему отражению, — надо же, я и не ожидала. Знает ведь, когда приходить… А ведь действительно знает! Позавчерашним вечером, помнится, звала ее на ужин к нам, чаю выпить, так она все — приду, да приду, а сама даже нос не показала. Еще бы, ей ведь в том выгоды никакой не было! А сейчас что? Сейчас, узнала, наверное, о том, что я в театр на "Високосный год" иду, да еще с Пахомом Пахомовичем. Знаем мы ее, эту Аннушку, вечно лезет не в свои дела…

Рассуждая так, Елизавета совсем упустила из виду, что Анна Штульцхер была уже немолода, имела двоих детей и была совершенно равнодушна к лицам противоположного пола. Родившись в Петербурге, и прожив там не многим более трех лет, дочь немецкого предпринимателя Карла Штульцхера и русской боярыни Дуняши Морозовой уехала жить в Берлин. Германия не стала, однако, для нее новым домом, и основным языком Анна считала русский. С началом Второй Большой Резни жизнь Анны понеслась стремительно. В течение двух лет уже тридцатидевятилетняя Анна эмигрировала Польшу, а еще позже и в Россию, обосновывая это тяжелой мукой и печалью по своей второй родине. Муки и печали не помешали ей, однако, унаследовать большую часть капитала скончавшегося во время Резни отца, прочно обосноваться в Петербурге и выскочить замуж за видного политического деятеля Бориса Левинсона. Стоит заметить, что один ребенок к тому времени у нее уже был, но имени отца Анна не открыла никому. Поговаривали также, что Анна собственноручно сжила со свету родную мать Дуню Морозову. Но экспертиза показала, что Дуня погибла в своем собственном особняке в результате неосторожного обращения с огнем. Проще говоря, взорвался паровой котел, похоронив под обломками старого фамильного дома и мать Анны и все воспоминания о ней. А спустя короткое время Петербург потряс огромнейший бракоразводный процесс, в котором участвовала, опять же, Анна Штульцхер. Борис Левинсон подал на развод, мотивируя это тем, что жена стала к нему холодна, не выполняет своих супружеских обязанностей, не ухаживает за детьми и домом, а ведет распутный и противоречащий любым моральным устоям образ жизни. Вызванные на суд свидетели, считавшиеся ее многочисленными любовниками, дали противоречивые и путанные показания, в результате чего Анна процесс выиграла и даже отвоевала себе право опеки над детьми. Борис Левинсон, не получив ничего, кроме обязанности плотить ежемесячные алименты в размере 33 % от заработной платы, в срочном порядке оформил себе иноземное гражданство и уехал в Израиль. Тут стоит добавить, что и его политическое влияние на императора было утрачено, поскольку на горизонте возник новый фаворит императора Антоний Тупин. Сейчас же, когда Анне уже стукнуло сорок один, а старший сын исчез из поля ее зрения, она решила, что пора прекращать вести общественную жизнь, уединилась вместе с трехлетним Тоником Штульцхером в двухэтажном особняке и зажила, по слухам, в полном соответствии с заповедями господними. К лету 437 года Анна полностью выпала из высшего общества Петербурга и состояла в близком знакомстве только с Бочариными и семьей Трупного…