Обитель ночи

— Называя их преступниками, вы демонстрируете пугающую бедность своего разума. Если вы оцениваете нацистов по общепринятым моральным критериям, вам не суждено постичь их тайну. Как судьи в Нюрнберге или на процессе Эйхмана в Иерусалиме, вы демонстрируете лишь свое ханжество и лицемерие, свой собственный моральный вакуум. А природа, как известно, не терпит вакуума. Все, что вы сейчас творите — это подготовка нового холокоста.

— Да как вы смеете говорить такое!..

Нэнси опустила ладонь на руку Джеку.

— Джек, пусть говорит.

Резкий кашель эхом разнесся в темноте, и Херцог продолжил:

— Парень сердится, это вполне естественно. Неприятные истины всегда так действуют. Он усвоил материалистическую трактовку истории во всем ее лицемерии: якобы необузданная инфляция и неудовлетворенность итогами Первой мировой войны вынудили народ Германии избрать лидера, в итоге оказавшегося кровожадным маньяком. Традиционная наука предпочитает эти жалкие объяснения, но человека, арестованного на мосту Бремерверде, нельзя считать всего лишь одним из горстки сумасшедших. Арийская раса была призвана сбросить чужих богов и вернуться к истокам. А призвали ее высшие силы, ей самой неподвластные.

В ужасе от услышанного, Нэнси промямлила:

— Как вы можете говорить такое? Они же отправили вашего отца на верную смерть. Сталинград должен был стать его могилой…

Херцог остановил ее:

— Мой отец видел гораздо дальше этих ограниченных людей. Гитлер, Гиммлер — это все воинствующие мясники. Ему до них не было дела — он видел в конце пути Шангри-Ла и понимал суть событий. Почему евреям дозволено иметь свои традиции и историю, а арийцам нет? Почему тибетцам можно, а арийцам нельзя? Отец был верен истине, а не нацистскому режиму. Он хотел показать немцам, откуда они родом и каково их наследие. Однажды я попросил его рассказать о Сталинграде, о зимней битве, о боях на улицах и в развалинах — об этом безнадежном, безжалостном и безрассудном сражении. Как это подействовало на него, не возненавидел ли он мечту, положившую начало войне? Неужели ему по-прежнему хотелось возродить германское наследие, найти «Книгу Дзян» и Шангри-Ла? Я ждал признания, что все это стало для него варварством и иллюзией после Сталинграда. Однако отец посмотрел на меня сквозь слезы и просто ответил: «Это было потрясающе…» Тогда я его не понял, но теперь… Теперь понимаю.

Не в силах сдерживаться, Джек раздраженно бросил:

— Вы сумасшедший, Херцог. Психопат, готовый оправдать что угодно. Вы перешли моральный Рубикон. Это слишком.

— Нет. Я побывал в Шангри-Ла и видел «Книгу Дзян». — Херцог сделал паузу. — Я расскажу вам, и вы поймете. Вы тоже узнаете правду.

Они слышали его тяжелое дыхание в ночной тишине. Затем Херцог заговорил, и голос его стал глубже и тише, но неожиданно обрел силу. Казалось, он звучал у них в головах.

52

Ночь, пещера, темнота — все изменилось, все было забыто, когда Херцог утянул их в мир своей изумительной, невероятной, сказочной истории. Из маленькой деревушки в Австрии они перелетели в Аргентину, Америку и наконец в Тибет. Нэнси закрыла глаза, и перед ней заплясали видения. Глазами Антона Херцога она увидела его отца в молодости — профессора-труженика, много лет отдавшего Мюнхенскому университету. Вместе с ним она перенеслась через десятилетия и континенты к той самой Изумрудной долине и далее, в страшное царство Шангри-Ла. Вместе с ним из уст царя узнала правду о мире и о жуткой судьбе, поджидавшей его в случае неудачного побега.

— И вот, я забрал из своей кельи рюкзак и спустился на первый этаж.

Голос Антона гулким эхом отдавался прямо в мозгу Нэнси. Она путешествовала вместе с ним.