Теперь все становилось понятным. И ее приход, и ее… дары. Но это был хоть какой-то союзник. Пусть даже настолько слабый.
– Ты можешь оказать нам еще большую услугу. – Илуге поколебался, взять ли последний кусочек мяса, на который все они жадно смотрят довольно долгое время, затем взял его и протянул Баргузену. Тот тоже отказался и кусок перешел Янире. Нарьяна с усмешкой следила за ними. С понимающей усмешкой.
– Какую? – Ее глаза были действительно красивые: черные, широкие, словно углем очерченные каймой коротких густых ресниц.
– Нас приняли в племя, о котором мы ничего не знаем, кроме обрывков слухов. Не всегда, как мне сдается, правдивых, – пояснил Илуге.
Нарьяна засмеялась снова, на этот раз забыв спохватиться.
– Нет ничего проще.
Тулуй прислал за ним через два дня после того, как к ним пришла Нарьяна. Не сказать, что приглашение было дружелюбным, но Илуге не смог отказаться. С тяжелым сердцем он проследовал за посланцем – худым парнем с колючим, прямо-таки ледяным взглядом – к юрте Тулуя. Вошел.
Вождь был не один. Рядом с ним сидел его сын Чиркен, ненамного моложе Илуге, и еще несколько человек, чьи лица были ему незнакомы. На вожде была типичная для степняков овчинная безрукавка мехом внутрь, с нашитыми на нее яркими узорами, и кожаные штаны. На смуглом плоском животе – богатый пояс с квадратными медными бляхами, единственное, что говорит о ранге. На голой груди слева – шрам. Свежий. Надо думать, беспокоит еще.
– Приветствую тебя, вождь, – осторожно сказал Илуге, дольше, чем требовалось, отряхивая снег с сапогов.
– И тебе, воин. – Лицо Тулуя было непроницаемым.
Он терпеливо подождал и указал на свободное место. С которого, как сразу понял Илуге, вождю будет хорошо видно его лицо.
Илуге подавил желание передернуть плечами под этим взглядом. Усевшись, он опустил руки на колени и принялся ждать, пока ему скажут, зачем за ним послали. Помолчав, Тулуй начал:
– Помнится, что твоя… гм… сестра высказала Просьбу. Помнишь ли?
– Помню, – односложно ответил Илуге. Он и сам намеревался узнать, чем потребен. Да только не к Тулую собирался.
– Что ж, способов послужить племени у нас так много, что и на пальцах не сосчитать, – хитро прижмурился Тулуй. Остальные заулыбались, довольные. Илуге понял, что ему предстоит что-то действительно неприятное. – Так что выбирай какой хочешь, воин мой.
Тулуй сделал ударение на слове «мой». Илуге скрипнул зубами: как ни крути, а воин обязан подчиняться военному вождю. И кивнул.
– Вот, собираюсь послать с десяток воинов потрепать косхов, – начал Тулуй, внимательно наблюдая за Илуге. – Можешь с ними пойти, дорогу показать.
Илуге молчал.
– Еще собираюсь с десяток людей на облавную охоту послать, пусть для племени еды добудут. Можешь пойти с ними.
Это было бы слишком хорошо, чтобы не быть каким-то подвохом. Да и стреляет он слишком плохо, чтобы быть уверенным в том, что не вернется опозоренным. Э-эх!
– Еще хан велит наши соляные рудники навестить, обновить вехи да разведать, нет ли чужих. Соль наша – дорогой товар, у нас ее и Ургах, и Гхор берут. На том наше богатство. Путь неблизок, да и непрост. Сам поведу.
Сам?
– Как велишь, вождь, – медленно ответил Илуге. Он уже и так понял: то, что выговорят третьим, последнее – и решающее. И никто здесь не давал ему выбора, просто проверяли на… на разное.
Тулуй едва заметно поднял бровь.
– Что ж, пойдешь со мной. Посмотрю на тебя поближе. Ты, я смотрю, неразговорчив.
«Смотря с кем», – подумал Илуге, но вслух не сказал, только пожал плечами. Казалось, в юрте их только двое, потому что остальные молча следили за ними, переводя взгляд с одного лица на другое.
Тулуй пододвинул ему миску с ячменными клецками в бульоне. Бульон, правда, уже выстыл окоемом жира по краям, но для Илуге и такое блюдо было вожделенным.
– Благодарю. – Он выловил пальцами клецку, засунул в рот. Только одну – чтобы не показаться невежливым. А хотелось схватить блюдо и одним махом набить полный рот.
– Как звать-то тебя, воин? – Тулуй усмехнулся. – Я надеюсь, ты всякий раз оземь не бьешься за такой вопрос?
– Илуге, – ответил он коротко.
– А сестру твою? – опять прижмурился вождь, и Илуге почувствовал опасность. Едва уловимую, будто дуновение холодного воздуха, ознобом по спине. А ведь ничем нельзя вождя упрекнуть – серьезный ведет разговор, правильный. Будто не было меж ними розни. Так и должен вести себя настоящий вождь, быть выше своих устремлений…
– Янира.
Зачем спрашивает? Мог бы у шамана узнать… Не случится ли так, что, вернувшись, он найдет сестру изнасилованной или изуродованной Тулуевыми приспешниками? «Нет, – с усилием осадил Илуге охолонувший его застарелый страх. – Не теперь, после поединка. Это была бы стыдная месть. Хораг мог бы, он был в праве хозяина. Но не Тулуй. Военный вождь могучих джунгаров не может воевать с женщинами – это бы положило конец уважению племени. Какова бы ни была его месть, она коснется только меня». Видя, как Тулуй сверлит его пытливым взглядом, Илуге подумал, что его сомнения, вероятно, отражаются у него на лице. Плохо. Он крепче сцепил челюсти.