Обитель драконов

— Кстати, чуть не забыла, уж если говорить об ухажерах… — вдруг всплеснула она руками. — Ты-то себе какого красавчика отыскала! Везет же некоторым… То этот варвар-северянин, то теперь настоящий нобиль… Откуда ты их берешь, открой секрет?

Палома застыла, не донеся ложку до рта.

— Какой нобиль, ты о чем?

— Ну как же? Приходил в полдень. Темноволосый такой, весь в черном. Я сперва испугалась — уж больно на убийцу похож… А оказался такой любезный, просто лапочка, мед со сливками…

Хм-м. Впервые на памяти Паломы кто-то назвал Амальрика «лапочкой». Похоже, искусство очаровывать женщин — еще одна сторона придворного обучения, с которой она не была знакома. Забавно то, что ради Лиланды он, судя по всему, расстарался, а вот на нее, Палому, не счел нужным тратить усилия… Интересно, что ему было нужно?

— Он тебя расспрашивал обо мне?

— Нет. Никаких вопросов не задавал — да я бы и не ответила, ты же меня знаешь. — Чистая правда! Несмотря на все свое дружелюбие и болтливость, секреты постояльцев Лиланда блюла свято. — Наоборот, сам рассказал. Что вы с ним росли вместе, а потом потерялись и только недавно встретились… — Хозяйка со вздохом закатила глаза. — Ну, прямо как в «Песне о Розе и Рыцаре в Белом»…

Палома, против воли, почувствовала прилив

раздражения.

— А чего он все-таки хотел?

— С тобой повидаться, чего же еще? — Лил была поражена несообразительностью подруги.

— Не застал — и ушел, так что ли?

— Ну, да. А — письмо еще оставил!

— Что ж ты сразу не сказала? Давай.

— Оно наверху, у тебя. Он попросил, чтобы я его в твою комнату сразу отнесла. Ну а мне что, сложно?.. — Лиланда встревоженно покосилась на Палому. — Что? Я что-то сделала не так?

Та успокаивающе отмахнулась, с наслаждением принявшись за жаркое. Если Амальрику что-то было нужно выведать, он сделал бы это тем или иным образом, и никто не сумел бы ему помешать.

— Это было до того, как ты отправилась на рынок, или после? — только и спросила девушка.

— До того. Я как раз одевалась на выход, когда он появился. — Теперь Лил забеспокоилась не на шутку. — Да в чем дело, Палома, скажи?! Кто этот человек? Он не друг тебе, да? Что-то плохое случилось?

Как могла, она успокоила подругу, хотя сама отнюдь не чувствовала себя спокойной. В конце концов, Амальрик все же не был ей врагом… по крайней мере, ей хотелось в это верить. Однако теперь ей не терпелось покончить с ужином и подняться к себе. Однако Палома заставила себя доесть, не торопясь; она допила вино и щедро расхвалила стряпню хозяйки — и лишь после этого, запалив масляный светильник, двинулась к лестнице, ведущей к жилым комнатам.

…Письмо ожидало ее — свернутый в трубочку пергамент, словно затаившийся хищный зверек, прыгнул ей в руку, едва она поставила лампу на крышку сундука, служившую также и столом.

Палома развернула послание, расправила пергамент под самым светильником, чтобы легче было разобрать убористый, причудливый почерк. Перечитала текст письма дважды, затем поднялась с места, откинула крышку сундука, где хранился ее женский гардероб, ощупала углы, вытащила верхнее платье, внимательно проверяя, как оно уложено… Со стороны все эти действия могли бы показаться верным признаком безумия — однако Палома, когда вновь подсела к столу, выглядела куда более спокойной, почти умиротворенной. Да, собственно, так оно и было. Покой и умиротворение — это именно то, что она испытывала всякий раз, когда удавалось разгадать очередную загадку, подброшенную жизнью.

Уже без всякого страха и внутреннего трепета, она вновь взяла в руки письмо Амальрика и перечитала его в третий раз, вновь поражаясь витиеватости стиля, еще более разительной по контрасту с простотой мысли, кою сей стиль призван был выразить.

«Драгоценная Палома! — гласило послание. — По размышлении, я пришел ко встревожившей меня мысли о том, что давешняя наша встреча могла оставить у тебя совершенно превратное представление обо мне и даже внушить ложное впечатление, будто я не рад вновь свидеться с тобой. Ничто не могло бы быть более ошибочным, уверяю тебя! Как-никак, столь давние узы как те, что связывают нас с тобой, невозможно порвать, и даже всемогущему Времени не под силу совладать с путами памяти.

Мне радостно было вновь увидеть тебя после долгой разлуки, радостно встретить человека — одного из немногих! — с кем я могу быть самим собой, изъясняться начистоту и идти прямо к цели.