Обитель Апельсинового Дерева

– Его здесь нет. Комб сослал его в Искалин – за то, что слишком сблизился с королевой, и чтобы расчистить путь ее браку с Льевелином.

Кассар поднял бровь.

– Слухи, – пробормотал он, – дошли даже ко мне в Румелабар.

Эда кивнула:

– Комб сознательно послал Лота на смерть. И теперь, боюсь, Ночной Ястреб снова двигает фигуры на доске. Вынудив Сабран испугаться за свою жизнь, он подтолкнул ее к Льевелину.

– Чтобы она как можно скорее зачала наследницу, – задумчиво подхватил Кассар. – Это, если правда, пожалуй, хорошая новость. Сабран ничего не грозит. Она поступит так, как ему хочется.

– А если однажды не поступит?

– Не думаю, чтобы он зашел дальше этого. Без нее его власть растает.

– Не уверена, что он так думает. И полагаю, Сабран должна узнать о его интригах.

Кассар встревожился.

– Ты не должна высказывать ей свои подозрения, Эдаз. Пока нет доказательств, – сказал он. – Комб – человек могущественный и найдет способ с тобой расправиться.

– Я промолчу. Пока мне остается только наблюдать. – Она поймала его взгляд. – Кассар, мои сторожки слабеют.

– Знаю. – Он понизил голос. – Услышав, что Сабран изгнала из города пробудившегося Фиридела, мы сразу поняли, как было дело. И поняли, что ты выжгла свой сиден без остатка. Ты слишком долго живешь вдали от дерева. Ты как корень, любовь моя. Если не пьешь, то увядаешь.

– Это ничего. Может, я сумею получить место дамы опочивальни, – сказала Эда. – Тогда смогу защитить ее своим клинком.

– Нет, Эдаз.

Кассар накрыл ее ладонь своей. На серебряном перстне, украшавшем его указательный палец, сиял вырезанный из лунного камня цветок апельсина. Символ того, чему оба они были верны.

– Дитя, – тихо сказал он, – настоятельница умерла. Она, ты ведь знаешь, была стара и отошла в мире.

Это известие причинило боль, но не удивило. В самом деле, настоятельница казалась дряхлой, кожа ее была морщинистой и узловатой, как ствол оливы.

– Когда?

– Три месяца назад.

– Да вольется ее огонь в свет дерева, – сказала Эда. – Кто принял ее мантию?

– Красные девы выбрали Миту Йеданью, мунгуну, – ответил Кассар. – Помнишь ее?

– Да, конечно. – Эда помнила немного – только то, что Мита была молчаливой и серьезной. Мунгуной называли признанную наследницу настоятельницы, хотя случалось, что красные девы, сочтя мунгуну недостойной этого места, выбирали другую. – Желаю ей успеха. Она уже выбрала мунгуну для себя?

– Почти все сестры уверены, что ею будет Найруй, но Мита пока не решила.

Эда кивнула. Кассар склонился к ней. В меркнувшем свете заката Эда заметила морщины у его губ и глаз. Как он постарел за время, что они не виделись!

– В мире что-то меняется, Эдаз, – сказал он. – Ты наверняка чувствуешь. Зашевелились спящие змеи, а теперь и высшие западники. Настоятельница боится, что это первые шаги к пробуждению Безымянного.

Эда дала этим словам время улечься в своей душе.

– Не вы одни этого боитесь, – сказала она. – Одна фрейлина, Трюд утт Зидюр, послала гонца в Сейки.

– Юная наследница Зидюра? – нахмурился Кассар. – Отчего ей вздумалось затевать переговоры с Востоком?

– Девчонка вбила себе в голову, что их змеи защитят нас от Безымянного. Она верит в его возвращение – все равно, устоит ли дом Беретнет или падет.

Кассар с присвистом выдохнул сквозь зубы:

– Что навело ее на такую мысль?

– То, что драконы зашевелились. И собственные фантазии, полагаю. – Эда налила им обоим еще вина. – Фиридел что-то такое сказал Сабран. «Тысячелетие на исходе». И еще сказал, что его повелитель зашевелился в Бездне.

Океан, зияющий от края до края света. Черные воды, куда не в силах проникнуть солнечный свет. Бескрайняя тьма, вечно страшащая мореплавателей.

– Воистину зловещие слова. – Кассар принял у нее чашу. – Фиридел, значит, как и дама Трюд, и настоятельница, верит, что Безымянному предстоит вернуться.

– Мать победила его больше тысячи лет назад, – напомнила Эда. – Разве не так? Если бы змей говорил об этом сроке, Безымянный бы уже восстал.

Кассар задумчиво смаковал вино.

– Хотел бы я знать, – проговорил он, – не связана ли эта угроза с безвестными годами Матери.

О «безвестных годах» знали все сестры. Вскоре после победы над Безымянным и основания обители Мать ушла, не сказав, по какому делу, и погибла в пути. В обитель вернули ее тело. Кто его прислал, осталось неизвестным.

Немногие среди сестер верили, что мать уходила к своему рыцарю, Галиану Беретнету, и родила от него дитя, положив начало дому Беретнет. На этой легенде, не слишком популярной в обители, стояли страны Добродетели – она и привела Эду в Инис.

– Каким образом? – спросила Эда.

– Ну, – сказал Кассар, – сестры в большинстве верят, что Мать пыталась защитить обитель от некой угрозы. – Он плотно сжал губы. – Я напишу настоятельнице, передам ей слова Фиридела. Быть может, она сумеет разгадать загадку.

Оба помолчали. Спустились сумерки, и в окнах дворца замерцали свечи.

– Мне скоро идти, – пробормотала Эда. – Молиться Обманщику.

– Прежде поешь немного. – Кассар подвинул к ней блюдо с фруктами. – У тебя усталый вид.

– Да, – усмехнулась Эда, – в одиночку отгонять западника оказалось довольно утомительно.