Обитель Апельсинового Дерева

– Пятьсот лет спустя, – уже тише заговорила Эда, – Устье горы Ужаса вновь раскрылось, выпустив других змеев. Первыми из него вышли пять верховных драконов Запада, высшие западники – величайшие и самые жесткие из драконьего племени, под водительством Фиридела, более всех преданного Безымянному. Вышли за ними и их слуги-виверны, и каждая зажгла свое пламя от одного из высших западников. Виверны гнездились в горах и пещерах и совокуплялись с пернатыми, порождая кокатрисов, с гадами, порождая василисков и амфиптер, и с быками, рожая офитавров, и с волками, рождая жакули. Все эти мерзостные союзы породили драконье воинство.

Фиридел жаждал исполнить то, с чем не совладал Безымянный, – покорить человеческий род. Более года он обрушивал на мир мощь драконьего воинства. Многие великие государства рухнули в тот год, и он был назван Горем Веков. Однако Инис, под властью Глориан Третьей, еще держался, когда над миром прошла комета и змеи вдруг впали в вечный сон, положив конец ужасу и кровопролитию. И по сей день Безымянный остается в гробнице под миром, скованный священной кровью Беретнетов.

Тишина.

Эда, сложив руки на коленях, в упор взглянула на Сабран. Холодное лицо королевы осталось непроницаемым.

– Дама Олива права, – наконец заговорила Сабран. – У тебя язык сказительницы – но сдается мне, что ты слышала слишком много сказок и слишком мало правды. Повелеваю тебе внимательно слушать священнослужителей. – Сабран отставила кубок. – Я устала. Доброй ночи, дамы.

Эда поднялась, как и Линора. С реверансами обе удалились.

– Ее величество недовольна, – резко заметила Линора, когда королева уже не могла их слышать. – Твой рассказ поначалу был так хорош. Чего ради ты вздумала сказать, что Дева отвергла Святого? Ни один священнослужитель такого не говорил. Что за мысль!

– Если ее величество недовольна, я сожалею.

– Теперь она едва ли снова позовет нас с ней ужинать, – фыркнула Линора. – Тебе следовало хотя бы извиниться! И пожалуй, почаще молиться рыцарю Вежливости.

К счастью, Линора не пожелала затягивать разговор. Эда рассталась с ней у своих дверей.

Внутри она зажгла несколько огарков. Комнатка была мала, зато принадлежала ей.

Эда расшнуровала рукава и сняла корсаж. Избавившись от него, она сбросила юбку с фижмами, а следом и нижние и наконец-то избавилась от корсета.

Ночь была еще молода. Эда подсела к столику для письма. В его ящике лежала книга, которую она позаимствовала у Трюд утт Зидюр. Восточного письма Эда читать не умела, но на страницах были пометки ментского печатника. Выпустили ее, как видно, до Горя Веков, когда в стране Добродетели еще дозволялись сочинения с Востока. Трюд, завороженная землями, где змеи были кумирами людей, оказывалась истинной еретичкой.

В конце книги на вкладном листке Эда нашла имя, написанное округлым почерком и свежими чернилами.

Никлайс.

Расчесывая волосы, Эда рассуждала. Для Ментендона это имя было довольно обычным, однако, прибыв ко двору, она застала здесь некоего Никлайса Рооза. Он превзошел анатомию в Бригстадском университете и, по слухам, занимался алхимией. Ей он запомнился веселым пузанчиком, достаточно добродушным, чтобы заметить Эду, которую другие не желали замечать. Позже какие-то неурядицы заставили его покинуть Инис, но какого рода были эти неурядицы – хранилось в строгой тайне.

Эда помолчала, прислушиваясь к своему телу. В прошлый раз убийца едва не побил ее, добравшись до большой опочивальни. Дрожь сторожков она почувствовала слишком поздно.

Ее сиден ослабел. Год за годом она с его помощью устанавливала сторожки, сберегавшие Сабран, но теперь он затухал, как свеча, когда догорает фитиль. Сиден, дар апельсинового дерева, – магия огня, дерева и земли. Безмозглые инисцы называли его колдовством. Их представления о магии порождались страхом перед неведомым.

Маргрет однажды объяснила Эде, отчего инисцы так боятся магии. Согласно древней легенде, которую до сих пор рассказывали детям на севере, здесь обитала некая Лесная хозяйка. Имя ее затерялось в веках, но вот страх перед ее чарами и ее жестокостью пропитал инисцев до костей и переходил из поколения в поколение. Даже Маргрет, весьма благоразумная в большинстве случаев, о ней говорила с неохотой.

Эда подняла ладонь. Собрала силу, и золотистый свет брызнул из кончиков пальцев. В Лазии, вблизи апельсинового дерева, сиден сиял в ее жилах, как расплавленное стекло.

А потом обитель послала ее сюда, охранять Сабран. Если годы и расстояние совсем угасят ее силу, Сабран останется без защиты. Чтобы этого не случилось, пришлось бы спать с ней рядом, но на ложе королевы допускались только дамы опочивальни. Эде до звания фаворитки было далеко.

За ужином, за рассказом ее решимость дала трещину. Она годами училась этой игре, повторяла инисскую ложь и твердила их молитвы, но самой пересказывать искалеченную легенду оказалось труднее. И хотя ее нечаянная дерзость повредила надеждам на продвижение при дворе, Эда не в силах была по-настоящему о ней сожалеть.