Обида предков

— Об этом тебе лучше спросить у кого-нибудь, кто постарше и помудрее меня! Я ведь могу и соврать, и напутать. Помнится, от кого-то из стариков я слышал, что людские души нужны наньяке, чтобы увеличить собственную силу. У них, у наньяков, есть свой собственный мир, хотя человек никогда не сможет побывать в нем, не сможет даже увидеть его. Как и у людей, в их мире сильные побеждают слабых и становятся властителями, слабые же влачат участь слуг и рабов. Чтобы увеличить свою силу, наньякам приходится то и дело наведываться в мир людей. Они поглощают души своих жертв, они сплавляют их вместе, превращая в одно большое целое, обрекая на вечное бесформенное рабство. Поэтому-то так страшно оказаться их жертвой! Страшнее любой смерти, страшнее сожжения заживо… Впрочем, я уже сказал тебе: я могу и напутать. Может быть, на самом деле все и не так. Может быть, на самом деле все еще страшнее…

— Да уж куда может быть страшнее! — невесело усмехнулся Конан.— Спасибо тебе за рассказ, хоть он оказался не слишком-то веселым. Видимо, придется заказать еще пару кружек пива… Но ты забыл поведать мне сущую малость: можно ли расправиться с наньякой или хотя бы прогнать ее прочь, в тот мир, из которого она выползла?

— За пиво — спасибо, киммериец, оно будет кстати… Расправиться же с наньякой нельзя. Следом за злосчастным золотоискателем Жиббо жертвами ее стали самые отважные и сильные мужчины деревни, попытавшиеся вступить с ней в честную схватку. Никто толком не знает, как убивает наньяка: то ли из глаз ее исходят пронзающие насквозь лучи, то ли от ужасного лика ее разрывается сердце, то ли человек лишается чувств от страха, и она выпивает душу его, словно драгоценное вино из глиняного кувшина… Точно никто не знает, потому что ни один из видевших ее не спасся, чтобы нам это рассказать!.. А прогнать ее прочь могут только духи предков, если они вернутся на свое опозоренное кладбище. Но это вряд ли! Ни молитвами, ни щедрыми жертвами не удается вернуть их назад, не удается загладить причиненную им великую обиду.

— Хороши предки! — усмехнулся Конан.— Неужели же им совсем не жалко своих внуков? И все из-за того, что разрыли пару старых костей!

— Не говори так, киммериец! — испуганно замахал рукой Михес.— Только безродный бродяга может насмехаться над этим. Нет ничего страшнее, чем обидеть собственных предков и вызвать их гнев. Обида их так велика, что даже жалость к собственным внукам и правнукам меркнет перед ней. А может быть, они ушли так далеко, что просто не слышат молитв, не чувствуют ароматного дыма от сжигаемых жертвенных овец и телят. Может быть, они не знают, не видят, как страшно гибнут их правнуки и праправнуки…

— Может быть, они вернутся, если зарыть их кости назад? — предположил киммериец.

— Кости давно зарыты! Каждая могила полита благовониями, полита кровью жертвенных животных. Что толку! Видимо, они не вернутся никогда… С наньякой могли бы справиться новые духи предков, если бы они появились в деревне и обрели покой на опозоренном кладбище. Но таких нет! Никто больше не умирает там ни от старости, ни от болезней. Видимо, деревня эта обречена. Пока останется в ней хоть один живой житель, неважно, старик или грудной младенец, наньяка будет приходить туда по ночам и собирать свой страшный урожай… Благодари своего бога-хранителя, что ты унес оттуда ноги живым, киммериец!

* * *

Рассказ словоохотливого любителя пива произвел на Конана гнетущее впечатление. Все удовольствие от выпивки и сытного обеда бесследно исчезло. Как ни пытался он настроить себя на будущее, как ни пытался думать о перспективах, ждущих его в богатой Нумалии, мысли его упорно возвращались назад, в прошлую ночь, в сегодняшнее утро. Судьба несчастной Аниты, милой, измученной и беззащитной, не оставляла его в покое. Да и малышей ее с синими тенями под глазами от страха и недосыпа — жалко… Пожалуй, они были несколько легкомысленны, его заверения, что с воском в ушах им не грозит ничего плохого. С чего он взял, что наньяка не способна выдумать что-нибудь похлеще, чем подделывание голосов?.. Быть может, уже нынешней ночью зловещий рок предназначил девушке и малышам стать жертвами и вечными рабами призрачной твари. Бесформенными рабами, не помнящими, не ощущающими себя…

Киммериец обрел некоторое внутреннее спокойствие, приняв самое правильное, на его взгляд, и единственно возможное в этой ситуации решение. Наведя справки у Михеса, он разыскал дом, где жила одинокая тетка Аниты.

Вышедшая на стук пожилая рыхлая женщина с настороженной неприязнью уставилась на чужеземца.

— Я только что от Аниты,— сказал Конан.— Наверное, ты в курсе, что творится сейчас в ее селении?..

Женщина кивнула все с тем же выражением лица.

— Значит, мне не надо тебе объяснять, какая опасность грозит твоим племянникам. Уже треть деревни переселилась из своих домов в сырые ямы в земле. Каждое утро хоронят двоих, троих или четверых… Девчонку и малышей надо спасать немедленно!

— А ты кто такой? — спросила женщина.