Обида маленькой Э

Но внезапно за поворотом показалась оживленная пристань. Множество лодок грузилось, и носильщики сновали по сходням, таща на упругих коромыслах тюки с товарами. Крестьяне в соломенных сандалиях погоняли осликов, которых едва было видно под высокими корзинами с шелковыми коконами. Мелочные торговцы кричали на разные голоса, бродячие повара гремели посудой, гадальщик раскинул свой шатер рядом с циновкой, на которой врач разложил свои лекарства от глазных болезней и от нарывов. Девушка выпевала: «За один вэнь помойте свое лицо!» — предлагая прохожим тряпку, смоченную в горячей воде.

За пристанью вздымались стены города, и в открытые ворота входили и выходили толпы людей.

— Что это? — спросил изумленный Цзинь Фу.

— Чанчжоу! — ответил лодочник. — Ты не был здесь семь лет. За семь лет раны заживают, деревья вырастают вновь и люди строят новые жилища.

— Только мертвые не воскреснут, — угрюмо сказал Цзинь Фу.

Едва лодка пристала к берегу, он пошел в город. Но напрасно искал он знакомые места. Улицы расположились по-иному, сеть переулков заплелась новым узором. Даже люди были не те.

Вдруг Цзинь Фу остановился. Что-то в очертании дальних холмов показалось ему знакомо, как будто много раз, не гляди на них, он их видел. Сердце забилось сильней. «Здесь я стоял, — подумал он. — Желтая собачка Дин лежала у моих ног и била по земле пушистым хвостом. Если я обернусь, я увижу свой дом. Эта линия холмов была так привычна, как лицо матери. Я не замечал их, а теперь узнал. Если я сейчас повернусь… нет, лучше еще подожду мгновение».

Он повернулся. Там, где когда-то теснились невысокие домики и среди них дом его семьи, вздымалась серая стена, В сквозную кладку кирпичного бордюра пробивались ветви цветущих кустов. Между деревьев виднелась блестящая крыша с вздернутыми углами. Прислонившись к лаковым воротам, стоял слуга-монгол.

Цзинь Фу ступил шаг вперед. И, видно, выражение его лица не понравилось монголу, потому что, лениво качнувшись вперед, он внезапно ударил Цзинь Фу кулаком в лицо и нагло рассмеялся. В это время ворота распахнулись и выехала открытая карета. Цзинь Фу отскочил в сторону. Карета промчалась, ворота захлопнулись. Никого уже не было перед ними.

Когда Цзинь Фу вернулся на лодку, Лэй Чжень-чжень спросил его:

— Ты бледен, и твои глаза блуждают. Может быть, ты нездоров и не сможешь сегодня прыгать и кувыркаться?

— Почему ты так думаешь? — ответил Цзинь Фу и резко рассмеялся. — Напротив, никогда не было у меня такого веселого настроения. Почему бы мне не поплясать на могилах деда, отца и братьев? Ведь от них уже не осталось следа, а на их месте дворцы новых господ. Я вижу, что время печалиться прошло и кончилось.

— Я рад, что ты рассуждаешь так разумно, — сказал Лэй Чжень-чжень. — Этот город богат, и у нас будет хороший сбор

Актеры построили помост на одной из площадей, и cйечас же собралась толпа зрителей.

Цзинь Фу в атласной куртке с узкими рукавами и шароварах, заправленных в мягкие сапожки, сказал Погу:

— Воздух родины вдохновляет меня. Хочется сегодня для моего выхода импровизировать под стук трещотки.

— Сумеешь ли ты? — усомнился Погу. — Ведь ты никогда еще этого не делал. Для такого выхода надо говорить в рифму. Здесь нужна привычка.

— Рифмы так и снуют у меня в голове, скачут, будто играют в мяч, от виска к виску. Здесь, — он стукнул пальцем по правому виску, — Чжун! Здесь, — он стукнул по левому, — Дун! Здесь — И! Здесь — Ци! Не беспокойся!

Когда Цзинь Фу вышел на сцену, его лицо с белым пятном на переносице вызвало привычный смех. Ритмично застучала трещотка на руке Погу, и Цзинь Фу запел скороговоркой, резким фальцетом:

Если думать о славе,

Не заработать богатства,

А если город богатый,

Зачем ему прежняя слава?

Он поднял правую ногу под углом к телу и запрыгал на левой ноге, всем своим видом выражая крайнее недоумение, приглашая зрителей посоветовать, на что ему решиться, какую из двух возможностей выбрать. Но так как ему отвечали смехом, он нахмурился, упер руки в бока и сделал два шага вперед, будто наступая на зрителей.

— Что он делает? Он сошел с ума! — с беспокойством бормотал Лэй Чжень-чжень, подглядывая одним глазом в узкую щель занавески. — Сейчас он собьется и сорвет спектакль. Гуань, прошу тебя, намажь скорей лицо, выйди на сцену, помоги ему!

А между тем трещотка стучала, Цзинь Фу пел:

Там, где зарыты герои.

Станет земля плодородной,

Там, где земля плодородна,

Забудут павших героев.

— О чем это он? К чему это он? — бормотал Лэй Чжень-чжень.

Гуань Хань-цин уже посадил пятно на переносицу. Переодеваться было некогда. Он схватил лежащую на сундуке белую юбку добродетельной женщины, повязал ее вокруг талии, подоткнул под пояс передние полы. Со сцены доносился голос Цзинь Фу:

Потомки героев в рабстве,

Богаты дети монголов.

Надо убить монголов.

Сбросить проклятое рабство!

Знатный чиновник, сидевший за столом против него, вдруг вскочил. Два пристава взобрались на подмостки и схватили Цзинь Фу. Он вырвался и прямо в лицо чиновнику-монголу крикнул длинную брань. В его широкие скулы, в его узкие глаза, в его жирные щеки.