Обида маленькой Э

Дождь лил, как будто небо разверзлось. По дорожкам, захлебываясь, бежали потоки воды. Сюй Сань в отчаянии посмотрела на свое платье.

— Они пьяны и не заметят нас, — шепнула она.

Но важный монгол услышал шепот и повернул голопу.

Сюй Сань узнала блестящее от жира, морщинистое лицо Эзеня Мелика — сборщика податей.

Но и он увидел розовый шелк, мерцающий за спиной статуи. Качаясь, он поднялся, ступил два шага и, протянув руку в проход, схватил Сюй Сань за рукав и вытащил ее.

— Хорошо! — завопил он. — Ах, хорошо. Актриса, которой я подарил пуговицу. Выпей с нами и попляши! — И, хлопая ее жесткой рукой по спине, толкал на середину зала. — Хорошая актриса! Красивая! Ах, красивая!

Тут женщина, сидевшая на седле, вспрыгнула, как дикая кошка и вцепилась в волосы Сюй Сань. Сюй Сань попыталась ее оттолкнуть, уперлась ей в грудь руками. Но пьяная монголка тяжелым грузом висела на ней и визжала, не помня себя от злобы.

Слуги бросились разнимать их, но монголка не отпускала жертву, бранилась как безумная и брыкалась, никого к себе не подпуская. Эзень Мелик хохотал и кричал, подзадоривая ее. Но, когда она ударила его ногой по колену, он зарычал от гнева, выхватил из ножен меч, и сверкающий клинок свистя завертелся в его поднятой руке.

Глава восьмая

КАК ХЭЙ МЯНЬ ПОВЕРИЛ СВОИМ ГЛАЗАМ

Храмовыи сторож переждал непогоду в лавчонке, куда он зашел купить квашеных овощей на ужин. Едва дождь приутих и немного прояснилось, он пошел обратно, осторожно ступая по размокшим тропинкам и бережно прижимая к груди миску с капустой. Дверь храма была открыта настежь. Это его удивило. Он не зашел внутрь, а только вытянул шею и заглянул. То, что он увидел, так испугало его, что он выронил миску, и она разбилась о каменные ступени. Потрясая в воздухе руками и призывая имя Будды, он бросился бежать в город. Несколько раз он падал, но, оглянувшись через плечо, снова кричал, хотя ничего уже не мог видеть. Так он добежал до города.

Весть о том, что в храме найдено тело обезглавленной женщины, распространилась мгновенно и достигла лодки актеров. Здесь давно уже беспокоились, куда девалась Сюй Сань. Когда Лэй Чжень-чжень услышал страшную весть, он решил пойти в храм посмотреть, что это за женщина.

— Конечно, это не может быть Сюй Сань, — сказал он. — С чего бы с ней случиться такому происшествию? Она женщина скромная и бедная. Врагов у нее нет, и грабить ее никто не станет. А все же схожу.

— Спектакля сегодня нет, — сказала госпожа Лэй. — Почему бы тебе не сходить, не поразмять ноги? Ты нам потом все расскажешь. Любопытно, что такие случаи бывают не только на сцене, но и в жизни.

— Я тоже хочу посмотреть! — воскликнула Юнь-ся. — Я еще никогда не видела женщины без головы.

Но умный Лю Сю-шань прикрикнул на нее:

— Я тебе запрещаю ходить. После дождя сыро, ты промочишь ноги и можешь простудиться.

Таким образом, пошли только Лэй Чжень-чжень, Гуань Хань-цин, Погу и Хэй Мянь.

Старый храм был полон любопытными, но перед широкими плечами и громоподобным голосом Лэй Чжень-чженя толпа раздалась, и актеры увидели у подножия статуи обезглавленное тело женщины в платье из нежно-розового атласа, разорванном и испачканном кровью. У ее ног сидел, опираясь на окровавленные руки, мальчик Ли Юн, музыкант. Все трое — статуя, тело и человек — были одинаково неподвижны, холодны и безмолвны.

Вдруг Хэй Мянь судорожно вздохнул, будто проглотил рыдания, и, рванувшись вперед, склонился над телом.

Лай Чжень-чжень проговорил удивленно и тихо:

— А ведь это Сюй Сань!

И Погу пробормотал:

— Кто бы мог поверить?

А Гуань Хань-цин ничего не сказал, только поднес руку к лицу и опустил глаза.

В это время Хэй Мянь приподнялся, обвел всех удивленным взглядом, снова нагнулся, осторожно взял руку женщины, повернул ее, опять опустил и пошел обратно к товарищам. Лэн Чжень-чжень, взглянув ему в лицо, вдруг отступил и испуганно проговорил:

— Хэй Мянь сошел с ума. Посмотрите, его щеки мокры от слез, а он смеется.

Хэй Мянь подошел и сказал громким голосом:

— Это не Сюй Сань.

— С ума сошел, — повторил Лэй Чжень-чжень, — И бредит. Расталкивая толпу, Хэй Мянь пошел к выходу. Остальные трое поспешили вслед за безумцем. Хэй Мянь, очень бледный, но уже овладевший собой, стоял, прислонившись к облупленной колонне, повторяя:

— Это не Сюй Сань. У этой женщины руки никогда не работали, а у Сюй Сань пальцы были исколоты иглой. Мне ли этого не знать?

— Опомнись! — проговорил Лэй Чжень-чжень. — Конечно, в лицо ее не признаешь, раз нет у нее головы. Но на ней то самое платье, в котором она ушла. И зачем бы Ли Юй сидел около чужой женщины, застыв от горя? А иголочные уколы могли зажить за то время, когда она не работала, а учила роль. Приди в себя, милый Хэй Мянь! Разве ты не видишь, что это она? Или ты не веришь своим глазам?

— Я верю своим глазам, — сказал Хэй Мянь. — Это не ее руки, и, значит, это не она.

— Ах, не спорьте, — прервал Гуань Хань-цин. — Как ни скорбно, но сомнения не может быть. А Ли Юй подтвердит это.

В это время они увидели, что стража ведет Ли Юя.