Обида

— Да я предлагал! Честное пионерское, предлагал, чтоб ты по русскому, а не Оська. Но Пузо закричала, что ты в ссоре, что ты на Таню и глядеть не захочешь или она на тебя. Я, говорит, все, как есть, знаю! Знаешь ведь, как она верещит, всех перекричала. Ну и вот… Оську записали…

— Ох, дождется у меня это Пузо, ох и схлопочет когда-нибудь, не погляжу, что девчонка, — процедил Митька сквозь зубы и отвернулся.

Но вдруг оживился:

— Слушай, Серега, а что если с Оськой поменяться, а? Как ты думаешь, согласится?

— А точно! Попробуй. Он, по-моему, не больно-то хотел, что-то такое про уроки испанского языка бормотал, его какая-то старуха учит, какая-то бывшая графиня.

— Правда?!

— Ей-богу! Графиня или даже княгиня, сам слышал.

— Да шут с ней, пусть хоть королева, я не о том. Значит, говоришь, он не больно-то… Вот чудак. Ну, я с ним поговорю, может, и согласится. Я его крепко попрошу. Я бы Надьку попросил, да та — знаешь, какая она непреклонная. Разговаривать со мной не хочет, как погляжу — отворачивается.

Но просить Оську ни о чем не пришлось.

Таня выздоровела. Никакой у нее оказался не бронхит, а просто простудилась — полежала три денька и выздоровела.

Но Митьке от этого лучше не стало.

А даже хуже.

Пока она болела, хоть надежда была, что вместо Оськи удастся домой к ней прийти, задание принести, а уж из дома она бы его не выгнала, это точно.

А так, вместо надежды — горе.

Потому что, когда Митька подошел к Тане и забормотал с опущенными глазами жалобные какие-то, примирительные слова, она поглядела сквозь него, будто он не из мяса и костей, а сплошь стеклянный, и молча прошла мимо, с Надей под ручку.

— Ну и пожалуйста! И не надо! Тоже мне, принцесса Турандот! — крикнул ей вслед Митька и тут же застыдился своих глупых слов, и тут же придумал другие — умные, достойные и убедительные, но… но, как всякому известно, такие слова приходят в голову в ту пору, когда они уже бесполезны. Можно повторять их тысячу раз, а что толку?

Из-за всей этой истории Митька и про бассейн позабыл.

Но когда вспомнил, сделалось совсем невмоготу и Анатолий-Иванычев приказ он сразу нарушил.

Прошел тайком в бассейн, забрался на трибуны, в уголок, и стал оттуда глядеть, как тренируются какие-то взрослые девчонки.

Упоительно пахло хлоркой.

Митька не понимал, почему люди не любят этого запаха. Когда он слышал этот запах, перед глазами сразу начинала колыхаться зеленоватая вода, слышались гулкие всплески, крики, свистки — ощущалась непередаваемо радостная атмосфера бассейна.

Митька глядел, как стремительно несутся по дорожкам в пене, как в кружевах, девчонки, и ему хотелось реветь.

И тут его увидел Анатолий Иванович.

Митька спрятался было за бортик трибуны, но Анатолий Иванович закричал:

— Вижу! Не прячься. Погоди минутку, я сейчас к тебе поднимусь.

Он пришел, весело улыбаясь, а Митька глядел на него, как кролик на удава, все ждал каких-то непоправимых слов. Но таких слов сказано не было.

— Ты чего такой грустный? — спросил тренер. — По воде соскучился?

— Ага, — Митька часто закивал.

— Вот это хорошо. А я уж боялся, что ты больше не придешь.

— Вы!.. Боялись!..

Видно, лицо у Митьки было такое изумленное, что Анатолий Иванович рассмеялся.

— Думаешь, я тебя совсем прогнал? Чудак! Я и сам переживал. Знаешь, какое это страшное дело, когда спортом занимаются не с радостью и желанием, а будто постылой тяжкой работой? Это самое страшное, что может со спортсменом произойти. Тогда он человек конченый, не будет из него толку. Ты меня понимаешь, Митька?

— Вроде понимаю. Я вот тоже… Я, знаете, даже бояться стал в воду лезть… Так удивился… И холодно все время, и спать охота.

Анатолий Иванович помрачнел.

— Да-а, — протянул он. — Это мы с тобой оба промашку сделали. Хорошо еще, что я вовремя заметил, а то б…

— Так вы сами?!

— Что сам?

— Сами заметили? И вам никто ничего не говорил?

— В том-то и дело! Ты-то, как пень, молчал.

Митькины губы разъехались в неудержимую улыбку, и вид у него сделался довольно-таки глупый.

— А я-то, дурак, подумал…

— Что подумал?

— Да так, — Митька смутился, — испугался я, что прогоните. Совсем прогоните.

— Этого не бойся, — тренер усмехнулся, положил руку на Митькино плечо, — не бойся. Но все равно еще недельку не приходи. Надо, чтоб ты отдохнул хорошенько, да и по воде чтоб по-настоящему стосковался. Чтоб она тебе во сне виделась.

— Она и так снится, — тихо ответил Митька.

— Вот и хорошо. Приходи через неделю.

X. Битва на катке

Этот разговор происходил в среду.

А в четверг Митька пошел на каток. Было холодно — ниже двадцати градусов.

Деревья в парке все обындевели, стояли мохнатые, пушистые, голубовато-белые. В аллеях тускло светились редкие, одинокие фонари.

Зато у самого катка свет резко заливал все вокруг, и от этого деревья казались отчеканенными из какого-то неведомого сиреневого металла.

Они четко и резко вырисовывались на черном фоне неба — неподвижные, замысловатые, будто затаившиеся до поры, будто ожидающие чего-то.

Овальная площадь катка была окаймлена высокими снежными валами.