Обгоняя смерть

Вместе с этим незнакомцем, смотрящим снизу вверх из глубин ночи, помигивая в отверстиях для глаз, появился запах. Прорезь для рта была широкой, длинной, сформированной в постоянной коварной усмешке, и человек улыбался, высовывая язык.

— О Господи! — послышался дрожащий голос с кровати.

Человек в маске провел языком по жестким краям прорези — большим, распухшим, красным и блестящим, словно труп, плавающий в черном океане.

Кончик был неровно разрезан посередине.

У дьявола оказался раздвоенный язык.

Сидя на кровати, он чувствовал, как останавливается сердце, грудь сжимается, тело слабеет.

Человек в маске снова мигнул, втянул воздух через крохотные дырочки в маске и медленно поднялся на ноги.

— Интересно, какой у тебя вкус… таракан.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

14

По адресу «Голгофы», который дал мне Кэрри, находился многоквартирный дом «Игл-Хайтс», примерно в четверти мили к востоку от Брикстон-роуд. По пути туда мой телефон зазвонил, но, пока я доставал его с заднего сиденья, связь прервалась. Я включил голосовое сообщение. Звонил Кэрри.

— Э, я подумал… — Голос его теперь звучал не так официально, как во время последнего разговора. — Позвоните мне, когда сможете. Утром я в участке до десяти, а после обеда до четырех.

Я взглянул на часы: восемь сорок три. Набрал его номер, но дежурный сержант сказал, что Кэрри в участке нет. Застряв в пробке, я позвонил снова, и тот же сержант ответил, что он еще не появлялся. Я оставил сообщение, и тут за рядом дубов появился «Игл-Хайтс».

Дом был серым и безликим. Грязные бетонные стены, словно здание гнило изнутри. Двадцать пять этажей, по бокам, за круговой оградой, еще два больших многоквартирных дома. У парадного входа щит с надписью «Игл-Хайтс». Под ней кто-то написал баллончиком с краской: «Добро пожаловать в ад».

Я поставил свою «БМВ» рядом со старым «гольфом», под его колеса были подложены кирпичи, окна выбиты. Напротив подростки, которым полагалось быть в школе, гоняли мяч по грязной траве. Я вылез из машины, взял телефон, перочинный нож и пошел к входу.

Внутри слева висели почтовые ящики, большей частью пустые. Я заглянул в прорезь ящика с номером 227: там ничего не было. Справа находилась винтовая лестница. Начав подниматься, я увидел громадную кабину лифта с кондиционером внутри. Чем дальше я углублялся, тем хуже пахло.

Дверь на второй этаж болталась на петлях, стекло потрескалось. Из квартир доносился смутный шум: гудение телевизора, женский крик, глухой стук мяча. На каждой стороне коридора располагалось по пятнадцать окрашенных в грязно-коричневый цвет дверей. Двести двадцать седьмая квартира была почти в самом конце.

Я постучал дважды и стал ждать.

К двери было приклеено объявление. Оно висело уже почти четыре года и предупреждало о необходимости соблюдать санитарные нормы. Бумага частично истлела и поблекла.

Я постучал снова, на сей раз сильнее.

Дальше по коридору, в квартире на противоположной стороне послышался звук открываемой двери. Кто-то разглядывал меня в щель.

— Кого ищете?

Голос был мужской.

— Человека, который живет здесь, — ответил я. — Знаете его?

Я снова постучал в дверь.

— Вы ничего не найдете, приятель.

— Почему?

— Там никого нет.

Я посмотрел на него:

— Давно?

— Целую вечность.

— Там никто не живет?

— Нет.

— Вы уверены?

— Уверен? По-английски читать умеете, так ведь?

— Только если в словах не больше трех букв. — Я взглянул на объявление. — Значит, муниципалитет выселил последних жильцов?

— Последних? Я живу в этом хлеву двадцать лет. Здесь никого нет с тех пор, как провалился пол. Дыра там величиной с Тауэрский мост. — Он приоткрыл дверь пошире. Это был белый человек. Небритый. Старый. — На нас всем наплевать, поэтому не делают ремонт. Это случилось лет пять назад.

— Там уже пять лет никто не жил?

— Никто. — Он помолчал. — Иногда сюда приходят из муниципалитета. Наверно, инспектировать. Но тут уже давно никто не живет.

Я направился по коридору к этому человеку, но он захлопнул дверь. Я миновал его квартиру, вышел на лестничную площадку и встал так, чтобы меня не было видно от двери. Прошло несколько минут. Поняв, что он из своей норы определенно не выйдет, я вернулся к пустой квартире, доставая на ходу перочинный нож.

Просунув лезвие в щель между косяком и дверью, я начал осторожно ее отжимать. Сырой, покоробившийся створ выгнулся. Действуя лезвием, я расчистил отверстие и заглянул внутрь. Все было голо. Ни ковров. Ни мебели. Ни краски на стенах.

Подгнившая древесина легко поддавалась. Я подергал дверную ручку, осмотрел коридор и слегка нажал плечом. Потом ковырнул ножом замок, и дверь с тихим щелчком открылась.

Я вошел внутрь и закрыл ее за собой.

Шторы на окнах заменяли прямоугольные листы черного пластика. По их краям пробивались лучики света, падавшие на противоположные стены. Слева от меня находился кухонный стол. В комнате пахло сыростью, но не противно, грязные половицы местами сломались. Однако старик был не прав. Пол вовсе не провалился. Под ним была бетонная плита. Некоторые половицы отличались цветом от остальных, видимо, их положили недавно.