Обезьяны

Впервые с того судьбоносного момента, когда Саймон проснулся в одной постели с обезьяной, он подумал, что содержание его галлюцинаций, эти бесконечные обезьяньи морды, невесть как заслоняющие собой человеческие лица, созданы, составлены из тех же кирпичиков, что и его собственные язвительные словечки и мысли, сотканы из тех же нитей, что его собственные страхи и мании. Ведь, по сути, что такое обезьяны, если не исковерканные, извращенные варианты Тела с большой буквы? И действительно, единственное, в чем он не мог сомневаться, — это в телесности, в воплощенности этих чудовищ. Все остальное, о чем они тут показывают, — чистой воды нонсенс, чушь лошадиная. Ну, или не знаю, подумал Саймон, чушь не чушь, но я, во всяком случае, не готов принимать это за истину.

Саймон решил, что в этих мыслях содержится рациональное зерно, и успокоился. Загляни сейчас в глазок темной палаты некий сочувственный наблюдатель, он бы отметил, что Саймон переменил позу, расслабил члены. Художник издал пару-другую гнездовых рыков, поворочался, устроился поудобнее и стал ждать этих макак с их седативными шприцами.

Допустим, выставка в самом деле открылась сегодня вечером. Где в таком случае была Сара? Джордж Левинсон, конечно, не стал организовывать дополнительный банкет для особенно избранных — на такой можно зазвать гостей, только предложив им на десерт самого Саймона, а Саймон в больнице. Значит, Сара пошла прямо на вернисаж, с Тони и Брейтуэйтами, несомненно, а потом — в «Силинк» пропустить стаканчик-другой. Саймон вообразил себе Сару в «Силинке», как она спокойно сидит за стойкой, как любой может прикоснуться к ней… при этой мысли Саймон почувствовал себя так, словно кто-то со всей силы ударил его в живот. Ощутил ядовитое жжение похоти и острое жало ревности. Вспомнил, как выглядит Сара, когда хочет его, как ее зрачки расширяются, будто наполняясь неведомой силой, которой она сама удивляется. Вспомнил, как выглядят ее ноги, когда она ползет по нему вверх, садится на него сверху, впускает в себя. Он застонал и недовольно задергался. Где она сейчас? Думает ли о нем?

Она, конечно, думала о нем, о Саймоне. Но кроме этого, она думала о члене Кена Брейтуэйта, который влетал в нее баллистической ракетой и грозил взорваться у нее внутри. По этой причине ее мысли были несколько затуманены и спутаны.

Шимпанзе начали спариваться на лестнице, на полпути вниз от главного бара к туалетам клуба «Силинк». Кен даже не стал особенно ухаживать за Сарой, просто показал ей, что не прочь трахнуться. И, честно показывая, именно эта его бесцеремонность — так, пощелкал пальцами, и всё — заставила ее согласиться. Спаривание с Кеном, так она чувствовала, будет чем-то вроде успокоительного, как спаривание с преподобным Питером.

Так и оказалось. Сара оперлась на поручень, Кен вошел в нее с потрясающей легкостью — ее мозоль, такая расслабленная, такая влажная, словно всосала его внутрь себя. Кен был просто в восторге. Его стройное тело извивалось вокруг нее, билось об нее, а пальцы стучали по белой шерсти у нее на шее:

— Твоя «груннн» мозоль, твоя «грууннн» мозоль, твоооояяяяяя моооозоооооллллль… — а затем он заскулил и завыл уже по-настоящему.

Шимпанзе, которым в это время пришло в голову воспользоваться лестницей, были вынуждены перебираться через совокупляющуюся парочку, но ни одна обезьяна не показала им ни знака. В клубе считалось дурным тоном жестикулировать на предмет спаривания, и все старались вести себя как полагается.

Кен кончил с потрясающей скоростью — и выскользнул из нее как молния, а заостренный, загнутый конец его члена чиркнул по ее влагалищу именно так, как нужно, и Сара сама кончила, громко завопив и защелкав зубами. Она ощутила, как струя спермы Кена бьет ей в спину, стекает по шерсти.

— «Ииииииврррааааа!» — завопила Сара и, повернувшись мордой к бонобо, показала: — «Хууууу» Кен, как ты думаешь, с Саймоном все будет в порядке «хуууу»?

— Кто знает, кто знает, Сара. Но если он беспокоится о тебе, то может быть уверен — ты в надежных лапах.

Зак Буснер чувствовал себя в своем старом смокинге ужасно скованно. Кондиционеры в «Ковент-Гарден» старались изо всех сил, но им почему-то никак не удавалось охладить воздух до нужной температуры, а так как день выдался жаркий и влажный, то в зале было градусов под тридцать. Именитый психиатр пытался сосредоточиться на действии, но «Турандот» была далеко не самой любимой его оперой, к тому же он явился только к началу второго акта и никак не мог понять, что к чему. Кажется, вокализаторы должны быть китайцами, не правда ли? Если так, то почему их вырядили в костюмы руританцев?[93] Ничего не покажешь, современные оперные постановки в стремлении удалить со сцены искусственное, похоже, удалили заодно и искусство. Буснер находил чересчур запутанной даже ту манеру, в которой со временем действия, жанром и мизансценами работал его союзник Питер Уилтшир.