Обезьяны

Потолок галереи возвышался над полом примерно ладоней на восемьдесят, ширина зала составляла вдвое больше, а длина — и вовсе солидные четыреста. По обеим длинным стенам висели изображенные Саймоном Дайксом картины современного апокалипсиса. Первым внимание Тони Фиджиса привлекло полотно с эскалаторной галереей станции метро Кингс-Кросс в тот самый миг ноябрьского дня 1987 года, когда начался пожар. Он внимательно вгляделся в жалкую мордочку детеныша, с воем летящего навстречу мучительной смерти, и сразу понял, что фрагмент именно этой картины и был отпечатан на приглашении. Тони вытянулся во весь рост перед холстом. Размеры минимум сорок на сорок ладоней. Над центром полотна художник поработал особенно тщательно, это был почти фотореализм, а ближе к краям все делалось более смутным, расплывчатым, так что у самой рамы просто лежали жирные слои краски, образуя на холсте этакие горные хребты и долины.

— «Х-хууууу» Вожак мой, Джордж, — показал Тони, — «хуууууу» Вожак мой! Теперь я понимаю, что ты имел…

— В самом деле понимаешь, правда «хуууу»?

— Да, да, теперь я понял. — Тони перешел к следующему холсту, который Саймон назвал просто «Летучий собор». Полотно изображало салон «Боинга-747» в то мгновение, сразу же осознал Тони, когда самолет разбивается о землю. Целые ряды кресел летели на зрителя вместе с сидящими в них пассажирами, превращаясь в гигантский салат из свежезабитой шимпанзечины. Как и на предыдущей картине, в центре располагалось изображение детеныша в том же фотореалистическом стиле. Этот детеныш не знает, что ему грозит, он сидит, пристегнутый к креслу, пальчики передних и задних лап целиком поглощены управлением электронной игрушкой, на экране четко видна миниатюрная гуманоидная фигурка Тупого Конга.

— Вожак мой! — снова показал Тони Фиджис и завыл: — «Хууууу».

— Оторопь берет, правда «хуууу»? — Ужас Тони Фиджиса явно привел Джорджа Левинсона в чувство. Джордж, в конце концов, жил с этими работами уже много недель. А поскольку у Саймона случился срыв, ему пришлось вдобавок заниматься натяжкой и обрамлением холстов — работой, которую художник обычно брал на себя. Галерист продолжил махать лапами:

— Прости меня за грубый жест, но, учитывая, что Саймон в больнице и, кажется, совсем сошел с ума, я берусь предпоказать, что ни один критик не удержится от постоянно присутствующего соблазна написать мммм… покажем так, нечто на тему нечеткости границ между жизнью художника и его творчеством, как думаешь «хууууу»?

— Я полностью с тобой созначен, Джордж. Давай-ка почетверенькаем в твой кабинет, выпьем и занюхаем по линии. Думаю, нам обоим это весьма не повредит.

Когда двое шимпанзе выползли из кабинета Джорджа спустя двадцать минут, две порции виски и три дорожки на нос, в галерее уже начали собираться обезьяны. Обычная толпа, какая бывает на всех вернисажах, — по крайней мере, обычная для вернисажей Саймона Дайкса. Первой появилась группа молодых художников-концептуалистов, которые постепенно начинали доминировать на лондонской сцене.

Тони, разумеется, всех их знал — либо по «Силинку», либо по компании Брейтуэйтов, близких им как по возрасту, так и по эстетике. Тони считал их — по крайней мере, как группу — немного двинутыми, если не откровенно смехотворными. В полном соответствии с его ожиданиями, они разбрелись по галерее, все, как один, либо одетые по самой последней моде, либо выглядящие как самые распоследние уличные бродяги, демонстративно отказываясь чистить друг друга. С ними были две самки — обе привлекательные, обе с фантастическими, набухшими, готовыми лопнуть розовыми мозолями — и при этом ни один из самцов не делал ни малейшей попытки поухаживать за ними, а тем более спариться.

Эта игра в «союзник, мы не чистимся» постоянно прерывалась нервными поклонами, которыми они оделяли друг друга. Самцы старались сдерживаться, но едва только в галерее появлялся очередной их знакомый — вот как сейчас, например, когда вошел Джей Джоплинг, торговец произведениями искусства и владелец престижного «Белого куба», — как все они начинали громко ухать, поворачивались к нему трясущимися задами и ползли навстречу.

Они пытались, размышлял Тони, сдержать себя, но не могли. Несмотря на все их чванство, на всю гордость своей принадлежностью к авангарду, они ничем не отличались от остальных — все, что им было нужно, это занять свое место в иерархии и полизать задницу старшему, хотя бы мельком.