Обезьяны

Эта мысль напомнила Тони Фиджису, куда и зачем он четверенькает. Он сразу же согласился выполнить просьбу д-ра Боуэн: да, он может взять у Джорджа Левинсона ключ от квартиры Саймона; нет, он совершенно не против заглянуть туда, собрать Саймоновы вещи и отнести в больницу. Он сделает все это с удовольствием — он очень хочет быть полезным.

— Поцелуйте мою задницу! — показал он уважительно, хотя с долей иронии, д-ру Боуэн перед тем, как повесить трубку.

— И вы мою! — столь же вежливо показала она в отзнак.

Была пятница, полубазарный день, и уличные торговцы на все лады расхваливали свои товары друг другу и туристам. Изредка какой-нибудь торговец взвывал и начинал бегать туда-сюда вдоль рядов и буянить, разбрасывая в стороны уличный мусор и жонглируя десятком бананов или апельсинов.

Тони Фиджис не обращал на это никакого внимания, он не отрываясь смотрел себе под задние лапы, изредка поднимая глаза и проверяя, что привлекательная задница итальянца все еще маячит впереди. День был влажный, Тони чувствовал, как под шерстью текут ручейки пота. Он остановился и распахнул пиджак, чтобы ветерок немного просушил грудь. Когда он снова застегнул пуговицы, итальянцы уже пропали из виду. Тони тихонько заурчал себе под нос, подумал, не стоит ли зайти в «Стар», чтобы светло-коричневые стены и стойка бара, а также чернильная пинта «Гиннесса» немного скрасили его тусклое одиночество, но решил, что нет, и свернул на Колвил-Террас.

На углу торчала компания накачанных старших подростков-бонобо, которые глушили «Спешл-Брю» и обменивались своими никому не понятными жестами. Шерсть торчит наружу сквозь сетчатые жилетки, на голове выбриты молнии, треугольники и квадраты. Тони на всякий случай сгруппировался и перебежал на другую сторону улицы. Он вовсе не боялся бонобо, но эти оказались такие стройные, такие изящные. Тони завидовал им — как они умудряются так легко стоять на задних лапах, но, с другой стороны, бонобо вообще, а эти в особенности, немного напоминали людей, был в них намек на что-то животнoe. Тони тряхнул головой, мысленно погрозив себе пальцем — как всякий либерал, он считал любые проявления бонобизма недостойными, — и прочетверенькал мимо.

У задних лап бонобо стоял музыкальный центр, из которого на всю округу грохотал регги, какой-то новый хит, появившийся этим летом. Вокализации показались Тони знакомыми, напомнили о той ночи, после которой у Саймона случился приступ. «ХууГрааВраа-ХууХуу, ХууГрааВрааХууХуу, ИиикИииикИииикИиии-кИиик». Он снова тряхнул головой; сейчас Саймон находился в таком месте, куда не зачетверенькивают мысли о спаривании.

Со свистом распахнулась тяжелая дверь. На лестничной клетке пахло мочой и вареной капустой. Забавно, подумал Тони, какой эффект произвели в этом квартале два противоположных типа «цивилизации», как здесь смешались бедность и богатство, как здесь задница о задницу жили те, чьим здоровьем занимались благотворительные организации, и те, чьим здоровьем занимались элитарные спортклубы.

Тони протер свои больные красные глаза. Он до сих пор не оклемался после предыдущей ночи, когда ему удалось снять какого-то юнца в клубе у вокзала «Чаринг-Кросс», притащить его к себе домой — само по себе подвиг и риск, учитывая, какой у миссис Фиджис отличный слух и прекрасное обоняние, — и так с ним надраться и нанюхаться кокаина, что член у несчастного не желал вставать даже из-под палки. Но Тони все равно ему заплатил.

Апартаменты Саймона Дайкса располагались на четвертом этаже. В таком «смешанном» квартале имелись два типа квартир: одни занимали максимум наличного пространства, другие же ютились в его остатках, представляя собой всевозможные полуэтажи, каморки, переделанные под жилые помещения ванные, туалеты и прочие чуланы. К последнему типу принадлежало и жилье Саймона. Он въехал сюда, как знал Тони, сразу после распада группы, но даже этим нельзя было объяснить, почему квартира выглядит невыносимо убого — особенно в свете того, что карьера ее хозяина вроде бы шла вверх, а его картины и прочие работы продавались за кругленькие суммы.

Тони вскарабкался по ступенькам, перемахнул через последние перила, еще в полете распахнул дверь и, приземлившись на коврик, прочетверенькал внутрь. В длинном, душном коридоре стояла знакомая вонь — так пахнут квартиры окончательно опустившихся самцов. Взору художественного критика предстала переполненная мусорная корзина, вокруг которой валялись жеваные бычки, бутылки из-под дешевого виски и прочее, о чем лучше вовсе не поднимать лапы. Разбросанная по полу грязная одежда нитью Ариадны вела в спальню, размером больше похожую на стенной шкаф и совершенно темную, так плотно были закрыты ставни. Гостиную, куда и забрел Тони, освещали пробивавшиеся сквозь опущенные жалюзи лучи света, этакая солнечная расческа; они выхватывали из интерьера комнаты куски, казавшиеся одновременно зловонными миражами, кошмарными галлюцинациями и предвестниками смерти.