Обезглавленная курица

Орасио Кирога «Обезглавленная курица» Horacio Quiroga, “La gallina degollada”, 1909

Целыми днями четыре сына-идиота супружеской четы Маццини-Феррас сидели в патио на скамейке. Языки у них вываливались изо рта; глаза ничего не выражали; они вяло отвешивали челюсти и вертели головами из стороны в сторону.

Патио было земляное. С западной стороны его ограничивал кирпичный забор. Параллельно ему, метрах в пяти, стояла скамейка, на которой они неподвижно сидели, уставившись в кирпичи. Когда солнце садилось, скрываясь за забором, идиоты радовались. Их внимание сначала привлекал ослепительный свет; постепенно они оживлялись и начинали громко смеяться, заражая друг друга тревожным весельем, и с животной радостью глазели на солнце, словно это была еда.

Иногда они сидели рядком и гудели часами напролет, изображая звук электрического трамвая. Громкий шум также пробуждал их от оцепенения, и тогда они бегали по патио, прикусывая языки и мыча. Но почти все время они пребывали в идиотической летаргии и целыми днями сидели без движения на скамейке, свесив вниз ноги и пуская липкие слюни на штаны. Самому старшему было двенадцать лет, а самому младшему — восемь. Их грязный и неухоженный вид свидетельствовал о полном отсутствии материнской заботы.

А когда-то эти четыре мальчика были радостью жизни для своих родителей. После трех месяцев брака Маццини и Берта направили свою любовь, любовь мужчины и женщины, жены и мужа, на более важную цель для будущего — сына. Что может быть радостнее для двух любящих сердец, чем делиться нежностью, свободной от мерзкого эгоизма бесцельной, хоть и взаимной любви? И что может быть хуже, чем любовь без надежды на возобновление чувств?

По крайней мере, так думали Маццини и Берта. Когда же спустя четырнадцать месяцев брака у них родился сын, они ощутили, что их жизнь исполнилась счастьем. Ребенок рос красивым и лучезарным, но только до полутора лет. Тогда, однажды ночью, на двадцатый месяц жизни ребенка, у него случились ужасные судороги, а на следующее утро он перестал узнавать своих родителей. Врач осматривал его с такой профессиональной внимательностью, которая явно говорила, что он пытался найти причины недуга в патологиях родителей.

Через несколько дней парализованные конечности восстановили подвижность, но разум, душа и даже сами инстинкты напрочь исчезли. Ребенок стал полным идиотом. Он вяло лежал на коленях матери, пускал слюни и совершенно не реагировал на окружающих.

— Сыночек, дорогой мой! — рыдала мать, сидя рядом с ужасной развалиной, в которую превратился ее первенец.

Отец, опустошенный горем, проводил врача на улицу.

— Вот что я могу вам сказать: думаю, что случай безнадежный. Возможно, ему станет чуть лучше, его удастся научить чему-нибудь до той степени, до которой позволит его идиотизм, но не более того.

— Да! Да… — соглашался Маццини. — Но скажите мне: это что-то наследственное?..

— Что касается отцовской линии, то я уже сказал вам свое мнение, когда осматривал вашего сына. Что касается матери, то мне совсем не нравится одно ее легкое. У нее хрипы в легком при дыхании, а так больше я ничего не наблюдаю. Позаботьтесь о том, чтобы ее тщательно обследовали.

Сердце Маццини раздирали угрызения совести, и он только удвоил свою любовь к сыну, маленькому идиоту, который расплачивался за грехи своего дедушки. В то же время ему нужно было постоянно утешать и поддерживать Берту, которую неудачное раннее материнство ранило до глубины души.

Естественно, пара возложила все надежды на то, что у них снова будет сын. Когда же он родился, его здоровье и звонкий смех зажгли потухшие было мечты. Но через полтора года у него случились такие же судороги, как у первенца, и на следующее утро второй сын проснулся идиотом.

На этот раз родители впали в глубокое отчаяние. Ведь их кровь, их любовь была проклята! Особенно их любовь! Ему было двадцать восемь, ей — двадцать два, и вся их страсть и нежность не могла создать хотя бы один нормальный жизнеспособный атом. Они уже больше не просили, чтобы их дитя было красивым или одаренным, как перед рождением первенца; им нужен был только сын, нормальный сын!

Эта новая беда вновь зажгла пламя мучительной любви, безумное желание раз и навсегда спасти святость их нежности. Родились близнецы, и история двух старших братьев с точностью повторилась.