Обещания, которые мы собирались сдержать

И даже сексуально, что заставляет меня чувствовать себя сексистским мужиком мудаком. Но да ладно. Сильви из одной из самых богатых семей во всем мире, и она делает мне сэндвич? Я чувствую себя чертовски особенным.

— Тебе с сыром?

— Конечно.

— Швейцарский или проволоне?

На этот раз я усмехаюсь. Этот момент кажется таким… нормальным, хотя наши отношения, обстоятельства, которые привели меня сюда в первую очередь, являются чем угодно, но уж точно не нормальными. — Проволоне.

— Горчица или майонез?

— У тебя есть майонез?

Она смотрит на меня.

— Я буду и то, и другое, — говорю я. — Только с легким майонезом. Нужно следить за талией.

Я похлопываю себя по животу, чтобы подчеркнуть.

Сильви закатывает глаза, но не говорит ни слова, пока она собирает мой сэндвич, потом свой. Мой желудок начинает урчать, и к тому времени, как она ставит передо мной тарелку, я уже полностью проголодался.

— Вот так. — Она улыбается. — Хочешь что — нибудь выпить?

— Еще воды, если у тебя есть.

Через несколько минут мы оба сидим за столом, едим наш обед и делим пакет чипсов для барбекю. Сэндвич чертовски вкусный, с индейкой, сыром, салатом, даже тонко нарезанным авокадо и луком. Я поглощаю его за неловко малое количество укусов, и когда я доедаю последний, я поднимаю взгляд и вижу, что она смотрит на меня с весельем.

— Все еще голоден?

— Больше, чем я думал, — признаюсь я.

— Это так странно. — Она качает головой. — Я никогда не верила, что это произойдет.

Я хмурюсь. — Что?

— Мы вдвоем в доме, о существовании которого я даже не подозревала несколько недель назад. Сидим на моей кухне и вместе едим еду, которую я приготовила. — Ее смех яркий и неожиданный. Полный радости, несмотря на предыдущие мрачные признания этого дня. — Произошло чудо.

— Это был чертовски хороший сэндвич, Сил.

Она ерзает на своем стуле, ее улыбка не может быть сдержана. — Я так рада, что тебе понравилось.

— Я никогда не думал, что ты можешь приготовить мне еду. Для этого у тебя всегда были слуги, — продолжаю я.

Она вздыхает и отодвигает свою тарелку. — Я была такой избалованной маленькой дрянью.

— Да, была, — соглашаюсь я, и она швыряет в меня свою свернутую салфетку, совершенно не замечая меня. — Хотя сейчас я думаю, что ты просто скрывала сильную боль.

Ее мрачный взгляд находит мой, не отрываясь. — Да. Но это не оправдывает того, что я была так ужасна с тобой.

— Должно быть, ты мне очень нравилась, раз я терпел все это.

Когда я был подростком, я был совершенно без ума от этой девушки. Я бы сделал все, о чем бы она меня ни попросила.

— Мы часто целовались, — напомнила она мне.

Я хихикаю, воспоминания нахлынули на меня одно за другим. Множество тайных моментов, поцелуи украдкой то тут, то там. — Ты была ненасытна.

— Не думаю, что я была единственной, кто постоянно хотел этого.

— Но ты была единственной, кто почти всегда провоцировал это.

Ее щеки приобрели восхитительный розовый оттенок. Овдовевшая женщина, смущенная подростковыми воспоминаниями о поцелуях. — Правда.

Я съедаю несколько чипсов, наблюдая, как она доедает свой сэндвич. — Ты набрала вес. Я заметил это и на свадьбе.

— Это плохо? — Она звучит неопределенно оборонительно.

— Вовсе нет. Ты всегда была такой… — Что я могу сказать, чтобы не обидеть ее?

— Тонкой? Хрупкой? Болезненной?

Я поджимаю губы, не желая оскорблять ее.

Она вздыхает. — Я вдали от матери. Она больше не травит меня и не держит меня смертельно худой.

То, что она может сказать это так просто, как будто это не имеет значения, то, что ее мать делала с ней все эти годы. То, что она выжила после всего, это… удивительно. — Ты ненавидишь ее?

— Мою мать? — Когда я киваю, она пожимает плечами. — Я не знаю. Должна. Иногда ненавижу. Но в другое время я люблю ее и скучаю по ней, потому что она моя мать, и в какой — то момент она была всем, что у меня было. Моего отца не было рядом, и она всегда говорила мне, что я ему безразлична. Не то что ей.

Я молчу, впитывая ее слова. Мать манипулировала ею практически всю жизнь. Видит ли она это вообще?

— У нас было несколько замечательных моментов вместе, — продолжает Сильви. — Мои воспоминания о ней, они не все плохие.

Но они были испорчены, эти моменты. Так и должно быть. За эти годы родители много раз разочаровывали меня, но никто из них никогда не пытался меня убить.

Я не знаю, как от этого можно оправиться.

— А как же твой отец?

— А что с ним?

— Он не заметил, что делала Сильвия?

Сильви смеется. Действительно смеется, как будто я только что рассказал самую уморительную шутку. — Август Ланкастер замечает происходящее только тогда, когда это напрямую касается его. Он самый эгоистичный Ланкастер из всех, кого я знаю, а я знаю много таких, поверь мне. Но я люблю своего отца. Я не виню его за то, что он не замечал. Тогда он был слишком сосредоточен на Каролине. Кроме того, отношения моих родителей никогда не были хорошими, и большую часть времени он жил в своем собственном мире. Я совсем не удивлена, что он не понимал, что происходит. Он был слишком погружен в свое собственное дерьмо.