Обещание страсти

— Если ты имеешь в виду Лукаса, Эдвард, — конечно, нет. Он — единственное светлое пятно в моей жизни за последние десять или двадцать, а может быть, и за все мои тридцать лет. Я могу жалеть только об аннулировании досрочного освобождения. Я ничего не могу с этим сделать. И никто не может. Это решение не подлежит апелляции.

— Понимаю. Я не представлял, что ты до сих пор так сильно вовлечена в эту… эту проблему. Я думал, что после…

Она с досадой посмотрела на него, и он замолчал на полуслове.

— Ты неправильно думал. И чтобы ты не умер от шока, прочитав об этом в газетах, я тебе скажу, что скоро туда вернусь.

— Бога ради, зачем?

Он говорил приглушенно, чтобы никто не мог их слышать. Кизия ответила как обычно.

— Чтобы увидеть его, конечно. Я тебе уже сказала, что не собираюсь это обсуждать. И знаешь что, Эдвард? Я нахожу, что это не предмет для разговора с тобой, а наш ланч невыносимо скучен. И вообще, дорогой, с меня достаточно.

Ее голос неприятно зазвенел, Эдвард почувствовал, как давит накрахмаленный воротничок. Невыносимо.

Она осушила свой бокал и снова посмотрела на него каким-то странным взглядом.

— Кизия, тебе плохо? Ты вдруг побледнела. — Он был очень обеспокоен.

— Нет, все нормально.

— Вызвать тебе такси?

— Да, мне, наверно, лучше уйти. Откровенно говоря, такое напряжение! Эта гадина из журнала следит за нами с тех пор, как мы сели, и теперь мне кажется, что все здесь уставились на меня с любопытством. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не встать и не послать всех к черту.

Эдвард побелел.

— Нет, Кизия, только не это.

— Какого черта, дорогой, почему нет?

Она опять играла его чувствами, и так грубо. Ну почему? Почему она так поступает с ним? Разве не знает, что он переживает, что сердце его разбито… что белые рубашки и элегантные темные костюмы скрывают живого человека… мужчину. Слезы навернулись ему на глаза, а в голосе послышалась резкость, когда он не спеша встал и подал Кизии руку. Кизия сразу почувствовала в нем перемену.

— Кизия, я провожу тебя.

Она с трудом расслышала слова, но тон, которым они были произнесены, не оставлял сомнений: от нее отделывались, как от своенравного ребенка.

— Ты очень рассердился? — спросила она шепотом, пока он помогал ей надеть манто. Теперь она испугалась. Она только хотела поиграть… хотела… уколоть… Они оба знали это.

— Нет, просто чувствую неловкость. За тебя.

Крепко держа ее за локоть, он подвел Кизию к двери. На этом отрезке пути у нее не было ни единого шанса что-нибудь выкинуть. Она чувствовала себя странно спокойной. Он улыбался налево и направо ледяной улыбкой, пока они шли к выходу. Эдварду не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, будто между ними что-то произошло. Кизия выглядела ужасно.

Они задержались на минуту в гардеробе, пока он ждал свое пальто и шляпу.

— Эдвард, я… — Она вдруг начала плакать и повисла на его руке.

С него довольно. Он не мог больше этого вынести.

Рукой в черной замшевой перчатке она смахнула слезы. И выдавила холодную улыбку.

— Куда ты направишься отсюда? Надеюсь, что домой. Тебе надо лечь.

Он хотел еще добавить «и взять себя в руки», но промолчал, хотя все можно было прочесть по его глазам.

— Вообще-то я хотела заглянуть на собрание благотворительного общества, но не знаю, в состоянии ли.

— Думаю, что нет.

— Но я там так давно не была, — сказала Кизия и подумала, что надо заменить Тиффани на этих местных светских попойках… Проклятые старые калоши! О Господи, что, если она сказала… что, если… Ее бросило в жар, она почувствовала, что подступает тошнота, ей может стать плохо. Вот был бы материал для газет!

Эдвард снова взял ее за локоть и вывел на улицу. Холодный воздух немного освежил. Она сделала глубокий вдох и почувствовала себя лучше.

— Ты хоть представляешь, каково смотреть на то, что ты делаешь с собой? Из-за… из-за…

Она смотрела ему в глаза, но он не мог остановиться.

— Из-за какого-то ничтожества. Кизия, остановись, ради Бога. Напиши ему, скажи, что не хочешь его больше видеть. Скажи…

Она холодно перебила его:

— Не хочешь ли ты сказать, что мне следует выбирать?

Она остановилась, устремив на него взгляд.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, почувствовав, как по спине бежит холодок.

— Ты прекрасно знаешь что. Я должна выбирать. Эдвард, между твоей дружбой и его любовью?

Он хотел сказать: «Между моей любовью или его любовью», но не мог.

— Если ты хочешь сказать это… тогда я скажу тебе: «До свидания».

И прежде чем Эдвард успел ответить, она вырвала свою руку и остановила проезжавшее мимо такси. Завизжали тормоза.

— Нет, Кизия я…

— До скорого, дорогой.

Не дав ему опомниться, она чмокнула его в щеку и быстро скользнула в такси. Прежде чем он успел что-нибудь сообразить, она исчезла. Исчезла… «Тогда я скажу тебе: „До свидания“. Как она могла? И так хладнокровно, без всяких эмоций».