Обещание (ЛП)

— Как я уже сказал, буду откровенен, Фрэнки. Ты должна знать, что я не куплюсь на твое дерьмо. Так что, какую бы подругу ты не пригласила, надеясь, что она поможет тебе сбежать, выбрось это дерьмо из головы. Старушка Замбино видела тебя по телевизору. Она знает, что тебя ранили за семью, и она хочет позаботиться, чтобы тебе ничто не угрожало, и ты спокойно выздоравливала в моем доме. Скорее всего через полсекунды после того, как я поговорил с ней, официально привлекая ее к делу твоего выздоровлении, она разговаривала по телефону со своей бандой, и, клянусь Богом, я видел собственными глазами, как одна из ее женщин в своем «Крайслере» разъезжала по переулку, когда возвращался домой. Ты застряла здесь. Поддайся этому, и все пройдет намного легче.

Пожилая леди Замбино жила через дорогу от Бенни. Пожилая леди Замбино была итальянкой. Пожилая леди Замбино была очень любопытной. И если бы она знала, что кто-то назвал ее «старушкой Замбино», она бы наняла киллера.

Ей было за восемьдесят, но выглядела она так, словно ей было за пятьдесят. У нее были персиково-рыжие волосы, собранные в пышную прическу, скрепленную позади локонами. Она была подтянутой. Носила джинсы, красивые блузки и туфли на высоких каблуках. Она еженедельно делала маникюр и не обходилась без одного из своих фирменных лаков для ногтей: золотого или винно-красного зимой (ало-красный на Рождество); серебристого или цвета фуксии летом (бледно-розовый на Пасху). Ее лицо всегда было идеально накрашено, и она была образцом — следила за своей кожей, потому что у нее были морщины, но их было немного.

Она ежедневно совершала длительные пешие прогулки в спортивной экипировке, которую многие сказали бы, что ей следует оставить двадцатилетним, но она занималась этим дерьмом, как никто другой.

Она также играла с командой пожилых леди в боулинг в трех разных лигах, и они — эти пожилые леди относились к этой игре серьезно. Если бы был тур для пожилых дам, она была бы чемпионкой. Ее знаменитый мяч был мраморно-черного цвета с ярко-розовыми, золотыми и серебряными прожилками, и она таскала свою задницу и этот двенадцати фунтовый мяч из переулка в переулок без усилий и с большой решимостью.

Если бы она и ее приятельницы по боулингу намеревались удержать меня у Бенни, им бы это удалось.

Другими словами, для меня пришло время действовать экспромтом и разработать другой план.

Итак, я приняла решение.

— Тебя хоть в малейшей степени беспокоит, что я не хочу здесь находиться? Что я не хочу вести с тобой разговор, который ты хочешь? Что я не хочу позволять Терезе сидеть со мной? Не хочу, чтобы твой отец что-то говорил мне, чтобы загладить свою вину? Я просто хочу продолжить свою жизнь после семи не очень замечательных лет, а до этого шесть лет с Винни, которые, как я слишком поздно поняла, не были по-настоящему замечательными, и все это закончилось тем, что я бежала по лесу с женщиной, которую не знала, и грандиозным кровавым финалом с пулей, с изрядным количеством запекшейся крови, которая, к счастью, была не только моя, но, видеть, как Кэл проделывает дыру в голове этого парня, было не весело, хотя я ненавижу этого человека и рада, что он гниет в аду.

— Фрэнки…

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, Бен. Я бы очень хотела сесть в твой внедорожник, чтобы ты отвез меня домой, а потом оставил меня в покое. Я думаю, что я довольно ясно все объяснила, нужно было оставить меня в покое еще в ту ночь, когда в меня стреляли, я сказала тебе это открыто. Затем разъяснила это более тонко, надеясь, что ты поймешь, притворяясь спящей каждый раз, когда ты или кто-то из вашей семьи появлялся в больнице. Теперь, когда ты говоришь открыто, я также говорю с тобой открыто. Я не хочу того, чего хочешь ты; я хочу, чтобы меня оставили в покое.

По выражению его лица я должна была догадаться, что мне не слишком сильно понравится то, что последует дальше, скорее будет ударом, но я по глупости не приготовилась.

Поэтому, когда он прошептал:

— Но… ты же семья, детка, — это было ударом.

Потому что это было неправда.

И от этого было больно. Сильно больно.

Эмоциональная боль намного хуже огнестрельного ранения, в этом я уже разбиралась.

Я хотела быть семьей… когда-то. Я была семьей… однажды.

Потом перестала ею быть.

— Семья не отворачивается от семьи в течение семи лет, особенно занимаясь таким дерьмом, когда один из членов семьи теряет мужчину, с которым жила.

Я увидела, как он вздрогнул. Он пытался скрыть, но я увидела.

Он быстро пришел в себя, и его голос стал нежным (и, следовательно, красивым), когда он спросил:

— Так ты знаешь, что делает семья, cara?

— Э-э… да, — огрызнулась я. — Знаю, что делает семья.

— Тогда, где твоя мама?

Я тут же крепко сжала губы.

— Где Энцо-старший? — продолжил он.

Я впилась в него взглядом.

— Где Нат, Кэт, Энцо-младший? Говорил с Синди и девочками на посту медсестер. Ни одного визита. Никого из них.

— Мама во Флориде, — напомнила я ему.