Обещание

...Полетим на юг Москвы посмотреть – как там Оленька
здоровая живет,
полетим с тобой на запад посмотреть – как там Ирочка
счастливая живет,
и на север полетим посмотреть, как там Сеня с Сашей
в Питере живет,
Рома, Настенька и Светочка живет
(у меня уже такой большой живот,
что осталось только несколько минут) —
ну живут – и слава богу, что живут.

А собака уже тает и тает.

...Мне тут снилось однажды: далекий израильский дом
(всего-то пять дней мы и были с тобою вдвоем),
ты мне все говорил: ты же темный, как кошкины сны,
потеряешься в городе этом, найдет полицейский, а ты
только «мяу» да «ы-ы».
Даже улицы, где ты прописан, ты не знал и, уверен, не знаешь.
А ну отвечай – ведь не знаешь?
И я отвечаю: – Не знаю.
...но зато я узнал, сколько было в нас волчьей любви...
Пять уж лет как проснулся,
а я только «мяу» да «ы-ы».

А еще я запомнил (при жизни) – дом в Москве
и заснеженный дуб:
много было в доме этом – рук ее и губ,
девять лет одно лишь дело
было у нее:
тело женское, большое,
тело белое твое.
Ты любила это тело, глупая и нежная,
только где же твое тело, тело твое прежнее?
Девять лет меня хотела, молодела, старилась
(но лисе такое дело никогда не нравилось):
трубки разные во рту, лейкемия белая,
лебедь белая моя, что же ты наделала?..

Но когда один человек уходит, выздоравливает или
повесился,
другой человек через несколько лет собирает в мешки
оперенье его,
все шмотье: белоснежные крылья, пальто
и штаны —
и выносит на лестницу,
и спускается к мусоросборнику – и на сердце его легко.

...На помойке выпал снег
и бомжей обрадовал:
у лисы любимых нет,
ей они без надобы.

Как от них лиса устала,
и во сне не рассказать:
четырех сторон ей мало,
надо пятый свет искать.

Но, прощаясь, говорила
(я точнее, говорил):
– Тех, которых я любила,
я действительно любил.

– Дорогой автоответчик, ты прости меня за ложь
(ты потом на человечий сам меня переведешь).
Ни английский я не знаю, ни на русском не пою,
я на ломаном туманном тут с тобою говорю.

Жили-были эти люди, неродная мне семья,
я надеюсь, снова будет кто-то счастлив без меня.
Длится долгое свиданье,
слез прощальных – полон рот.
– Дорогие, до свиданья,
здравствуй, жопа, Новый год.

6.

Кстати о Новом годе. Вышеозначенный Ромочка мне однажды написал (а я тоже его любил, по-своему):

«Дима, здравствуйте.

Я просто хотел сказать, что во втором варианте вашего предыдущего стихотворения есть на один фрагмент пазла больше.

И вот о чем я только что подумал.

Это как в старых, еще советских, детских конструкторах, которые нам так часто дарили под новогодние праздники, – там всегда на одну железяку больше. Как проклятье какое.