Обещание

Это же очевидно. Его наполовину упакованный чемодан так и лежал на полу в спальне. Он до сих пор его не разобрал, не выложил аккуратные стопки новых шорт, футболок и походных носков, но, по крайней мере, ему удалось вернуть большую часть денег за билеты на самолет. Теперь весь этот маршрут, который они с Тигги обсуждали и планировали, казался сном: горы, на которые он собирался подняться, храмы, джунгли и пляжи, которые, как он думал, они посетят, праздники и вечеринки в полнолуние, от которых она была в таком восторге. Великое приключение Дэна, чтобы весь мир понял, что в его жизни есть нечто большее, чем электронные таблицы и расчеты. Как обычно, он даже не добрался до аэропорта. Уйдя в трехмесячный творческий отпуск[1], он почти нигде не побывал, кроме коронерского суда, крематория и собственной убогой квартирки. Дэн сглотнул, осознавая неловкую паузу, повисшую между ним и невесткой.

— Так как у вас дела?

Глупый, глупый вопрос. Глупец, глупец. Как у них дела? Прошло три недели с тех пор, как умер Патрик; дела у них, вероятно, шли так же плачевно, как и у Дэна. Если не хуже. В последний раз он видел их на похоронах, после чего выдержал и сдержанный упрек избегающей его взгляда Зои: «Это случилось у тебя на глазах», и более громкую, пронзительную версию своей мамы: «Не понимаю. Почему ты позволил Патрику вот так уйти? Из-за глупого спора. Честное слово, Дэниел!» В конце концов, он повторил «Извините» и «Он ушел, прежде чем я смог его остановить», попался в петлю осуждения и был вынужден прибегнуть к отчаянной самообороне: «Послушайте, вы знаете, каким был Патрик? Он был совершенно не в себе, ясно? Я разозлился!» Это было встречено поджатыми губами и осуждающим покачиванием головой, что почему-то оказалось хуже любых громких обвинений. «Да, и теперь он мертв, — сказало молчание его матери. — Мертв — и виноват в этом только ты».

— Да так, — ровным голосом ответила Зои. — Хромаю помаленьку. Би, ну-ка, сейчас же прекрати, — добавила она, заметив, что ребенок продолжает ныть.

— Но я хочу это, — захныкала Би, прилипнув к стойке с журналами. Там лежал журнал с прикрепленными пластмассовыми крыльями феи, которые она продолжала теребить. — Я хочу это, мамочка, очень хочу. Пожа-а-а-а-луйста!

— Нет, — отрезала Зои. — Я сказала «нет», и точка. Убери руки и не мни страницы; он не твой. Хватит!

Би прислонилась к тележке как подстреленная.

— Это нечестно, — взвыла она, и из глаз брызнули новые слезы. — Ты так плохо ко мне относишься. Ненавижу тебя!

Можно было почти услышать, как Зои скрипит зубами, пытаясь сохранить терпение.

— Разговор окончен. — Шедшая мимо пожилая женщина неодобрительно фыркнула. Костяшки пальцев Зои на ручке тележки побелели, лицо напряглось. — И я не шучу. Еще немного, и я рассержусь.

Дэн открыл рот. Он хотел сказать: «Мне очень жаль». Он хотел сказать: «Я знаю, что это все моя вина». Он хотел сказать: «Позволь мне оплатить твои покупки, позволь мне сделать что-нибудь, чтобы помочь. Я куплю этот журнал для Би — я куплю их все, — я не возражаю».

Вместо этого он спросил:

— Как поживают мальчики?

Теперь Би протестующе пинала тележку, с каждым ударом на потрепанной белой кроссовке вспыхивал розовый огонек. Сердитый, дерзкий единорог с раскрасневшимся лицом и горящими глазами.

— В порядке, — сказала Зои сдавленным голосом, который означал, что они не в порядке. Ну, конечно, они не в порядке. — Как бы то ни было, — продолжала она, пожимая плечами, — нам пора. Мне нужно забрать Гейба из футбольного клуба через… — Она посмотрела на часы. — Господи, на самом деле через двадцать пять минут. Хоть разорвись. Извините, — добавила она, когда раздраженный мужчина с полной тележкой попытался протиснуться мимо них. — Уйди с дороги, Би.

— Хорошо. — Дэн откашлялся, собираясь сказать больше; сказать что-нибудь, что могло бы навести между ними мосты. Или, по крайней мере, начать склеивать трещину. — Э-э… Может…

Но она уже уходила, бросив «Пока!» сухим, отрывистым голосом через плечо. Колеса тележки протестующе заскрипели, когда Зои свернула в следующий проход.

Дэн стоял, сжимая в руке проволочную корзину супермаркета, и вспоминал, как впервые встретил Зои; как они с Патриком пошли в «Баран», не подозревая, что вот-вот начнется какая-то ужасная караоке-вечеринка.

— Господи, давай убираться отсюда, — простонал Патрик, когда зазвучали вступительные аккорды «Атомик»[2] и они увидели трех женщин, выжидающе сгрудившихся у микрофона.

Но потом он взглянул еще раз, и его лицо изменилось.

— Посмотри на эту блондинку, — сказал он, не сводя с нее глаз, и они оба замолчали, когда она запела, как Дебби Харри[3]: «Your hair is BEAUTIFULLL. Woah-oh, toni-i-i-ight». Она была выше и стройнее подруг, в обтягивающих джинсах и в ботинках, с длинными светлыми волосами, которые падали ей на плечи, когда она двигалась, и оживленным лицом, к которому невозможно было не ощутить симпатию.

— Я влюбился, — сказал Патрик, когда песня закончилась и раздались беспорядочные аплодисменты.

Затем он добавил: