Обещаю быть твоей

Она резко оказывается рядом с Богданом. Смотрит на него, улыбается, облизывает губы. Я чувствую себя лишней, несмотря на то, что Богдан ей никак не отвечает. Лишь смотрит, стиснув зубы. Богдан резко хватает Анжелику за локоть и усаживает на кушетку.

— Ты привезла мне ребенка, который температурит уже неделю, после болезни когда ты пичкала его антибиотиками. Думаешь, мне до игр? Мы тут полночи спать нормально не могли, а ты задом трясла в клубе. Наработалась, мать твою?

Анжелика округляет глаза, смотрит на Богдана испуганным взглядом. Я ее понимаю. Мне тут со спины страшно и морозно только от его тона, а она видит его глаза, которые я уверена полыхают яростью.

— Да, я все знаю, — Богдан от нее отходит на несколько шагов, смотрит с презрением. — Поручил ребятам узнать, когда тебя дома не застал, а докторам нужен был анамнез. У тебя совсем крыша поехала? Денег не хватает?

— Мы можем поговорить наедине? — бесцеремонно его перебивает.

— Лера всю ночь просидела с нашим сыном и мне нечего от нее скрывать, поэтому нет, не можем. Ты или объясняешь, какого хрена пошла работать стриптизершей с надомными подработками, или встаешь и проваливаешь отсюда.

— Мы развелись, если ты забыл, — гордо вскинув голову, произносит Анжелика. — Тебя не касается, почему я пошла работать в клуб, поэтому извини, но отчета не будет.

— Вчера твой ребенок едва не сгорел от высокой температуры тогда когда ты должна была быть дома, тебя там не оказалось. Послушай, я бы понял свидание, встречу с подругами, просто нежелание видеть сына и отдохнуть от него, но не это. Я плачу тебе деньги, которых хватает на все потребности, так какого черта? Ты хочешь, чтоб наш сын вырос и узнал, чем занимается его мать?

Мне неловко оттого, что я становлюсь свидетельницей их разговора. У меня был шанс уйти, когда Анжелика сказала, что хочет поговорить наедине, но я им не воспользовалась. Осталась стоять в палате, словно статуя. Сейчас же хочется провалиться сквозь землю. Таким Богдана я не знаю и ни разу не видела. По крайней мере, в отношении женщин. Он всегда сдержан и культурен, а тут… я понимаю, что в нем говорят эмоции, да и сказывается напряженная ночь, но ничего не могу с собой поделать. Почему-то трясусь, как от страха, хотя Анжелика спокойная.

— Ты закончил нотации? Я здесь, я с ребенком. Отчитываться перед тобой не считаю нужным.

— Пошли, — Богдан резко поднимает ее с кушетки и толкает к двери.

Анжелика вначале сопротивляется, но потом замирает и выходит из палаты. Они вместе уходят, а я остаюсь внутри. Рома, кажется, вовсе не слышал, что происходит, спокойно себе играет с погремушкой и даже смеется. Зато я не могу унять сердцебиение, будто это именно меня только что отчитывали.

Богдан возвращается довольно быстро, но в палату заходит один. Молчит. Растирает лицо руками и тяжело дышит.

— А… Анжелика?

— Не придет, — он хмыкает. — Отправил домой подумать над своим поведением.

— Мы остаемся с Ромой?

Внутри меня все ликует, несмотря на то, что радоваться я точно не должна. Только что Рома остался без маминой поддержки, потому что та совершила ошибку. Доводы разума не работают, адреналин разгоняет кровь, я представляю, как буду убаюкивать Рому на ночь, просыпаться по ночам, чтобы проверить ему температуру.

— Я не прошу тебя остаться, — произносит Богдан. — Пойму, если у тебя свои дела.

— Я буду тут. Поеду домой утром, искупаюсь, сменю одежду, если ты не против. И останусь. Как ты… ее уговорил? Она явно была не намерена уезжать.

— Есть рычаги давления, — отвечает, не вдаваясь в подробности. — Если серьезно — Анжелика не маленькая девочка, должна была понимать, что когда я узнаю, не обрадуюсь. Да я в бешенстве!

— Из всего услышанного я сделала вывод, что Анжелика не просто танцевала для мужчин, она еще и предоставляла им услуги интимного характера?

— Верно, — кивает Богдан. — С ума, мать ее, сошла. Тра…

— Богдан, — восклицаю, не позволяя ему договорить и киваю на Рому.

Он замолкает. Шумно выдыхает и предлагает заказать еду, чтобы поесть. Я соглашаюсь. Больничная еда — то еще удовольствие. Я, конечно, поела, но не отказалась бы от салата или пасты. Пока везут заказанные блюда, я укладываю Ромку спать. Процедуры на сегодня окончены, поэтому ему остается только отдыхать.

Когда Рома засыпает, смешно сопя носом, привозят нашу еду. Моя паста и сыр во фритюре пахнут так, что слюнки едва не капают на пол. Богдан взял себе говяжий стейк и греческий салат. За поеданием молчим. Я не знаю о чем спрашивать кроме его бывшей жены, а еще думаю, стоит ли говорить о том, как она относится к своему сыну. Видно, что Богдан ее уже не жалует. Страшно представить, что будет потом.

Наконец, я набираюсь смелости. Делаю вдох поглубже, и на одном дыхании произношу:

— Мне кажется, Анжелике нужна помощь. Когда я приехала, она буквально выхватила у меня ребенка, да и потом обращалась с ним, как мне показалось, слишком жестко. Одергивала его, повышала голос.

Рассказала. Прямо гора с плеч.

— Почему сразу не сказала?

— Да как-то… ты сразу пошел с ней разговаривать и к слову не пришлось. Да и потом тоже.