– Я тут подумала, что, может быть, Дел приходит за мной из-за чего-то, связанного с моим дедом и бабушкой, – проговорила она – Возможно, они имели какое-то отношение к ее убийству.
Я не удержалась от смеха. Это был нервный, но искренний смех.
– Доя? Она едва знала Дел, и она была величайшей пацифисткой, которую я знала. Она плакала, когда случайно разрезала червяка лопатой в саду. А твой дед… ну, ты, наверное, слышала, что он был в числе подозреваемых, но его оправдали.
– Возможно, они были неправы, – предположила она.
– Я так не думаю. Он многое делал неправильно, но никогда не стал бы убивать человека. У него было доброе сердце. А так называемые улики, из-за которых его имя связали с убийством, оказались совершенно ошибочными. Это было лишь большое недоразумение.
– Но откуда ты знаешь? – спросила она.
– Просто знаю, можешь мне поверить.
Опал ушла разочарованной после того, как задала мне несколько колоритных вопросов по поводу убийства Дел, на которые я предпочла не отвечать. Девочке и без того снились кошмары, и не стоило давать ей новую пищу для страшилок. С нее хватало потрясения, которое она испытала, увидев мертвую подругу. Судя по ее описанию, эта сцена была точно такой же, какую увидел Ник в тот день, когда обнаружил тело Дел. Но Опал не следовало знать об этом.
После ее ухода я легла в постель и задумалась над ее словами. Меня почему-то особенно беспокоило, что на Тори была куртка Опал. Что, если Опал была права? Не насчет призрака, разумеется… но что, если убийца, – который, несомненно, был живым человеком, – на самом деле охотился за ней?
Но у кого в целом мире была хоть какая-то причина охотиться на Опал?
В ту ночь я проснулась и услышала, как моя мать разговаривает сама с собой. Сначала я подумала, что это вернулась кошка, и мать укоряет ее за причиненное беспокойство. По правде говоря, я так и не смогла запирать мать по ночам в ее комнате. Я каждый вечер подходила к двери с латунным замком в руке, но так ни разу и не заперла дверь на замок. Это казалось неправильным, но я понимала, что не могу стать тюремщицей для собственной матери. Поэтому я спала с открытой дверью, полагая, что услышу, если она встанет и решит прогуляться, успев перехватить ее.
Я вышла в гостиную и увидела, что мать разговаривает по телефону. Лунный свет проникал в комнату через морозные узоры на окнах. Огонь погас, и в домике было холодно.
– С кем ты разговариваешь, мама?
Мать расплакалась. Она выпустила трубку, которая, болтаясь на проводе, то и дело ударялась о стену. Я наклонилась и взяла трубку. Пластик был теплым.
– Алло, – сказала я, приглядывая за матерью, которая сидела на полу и плакала. – Кто это?
– Служба неотложной помощи. Будьте добры, назовите ваше имя.
О, Господи. Что дальше?
– Простите, ради бога. Меня зовут Кейт Сайфер. Вы говорили с моей матерью, у нее болезнь Альцгеймера. Мне очень жаль.
– Она говорит, что вы убили ее кошку.
Я вздохнула, физически ощущая, как раздражение, накопившееся за последние шесть дней, рвется наружу.
– Мне жаль. Я уже сказала, что она больна.
– По ее словам, вы знали убитую девочку.
Это стало последней каплей. Вообще-то я по натуре спокойный и терпеливый человек. Я редко выхожу из себя, особенно в разговоре с официальными лицами, но с самого приезда на моем красивом фасаде стали появляться тонкие трещинки.
– Вот как? Вы меня слушаете? У нее болезнь.
– Мэм, я…
Я повесила трубку, чтобы больше не слышать этот тихий, понимающий голос, и помогла матери лечь в постель. Когда она уснула, я заставила себя повесить латунный замок, защелкнула дужку и для пущей уверенности подергала ее.
Глава 7
– Ты дружишь с Картофельной Девочкой?
Я посмотрела на девочку, стоявшую под гимнастической лесенкой на школьной площадке, – Элли Буши. У нее был вздернутый нос, усыпанный веснушками, и от нее пахло клубникой.
Я промолчала. Элли хвостом следовала за мной в течение всей перемены, а ее закадычная подруга Саманта все время держалась рядом. В конце концов Саманта потеряла терпение и присоединилась к игре в классики на краю площадки.
– Я спрашиваю только потому, что Трэвис видел, как вы разговаривали, когда сели в автобус сегодня утром, – продолжала Элли, прищурившись. – И потом он еще несколько раз видел, как ты говорила с ней.
Меня бросило в жар. Если Элли уже знает, то новости быстро распространятся, и к концу дня все узнают мой секрет. Значит, про меня тоже начнут сочинять дразнилки.
– Если я с кем-то говорю, это еще не значит, что мы друзья. Ты разговариваешь со мной, верно? Разве это означает, что мы подруги? – спросила я, глядя сверху вниз на Элли, которая запрокинула бледное веснушчатое лицо, обдумывая ответ.