Роман
Рая. По общественной линии ты, конечно, рядом со Славкой слабак. Он этой макулатуры горы перетаскал.
Роман. Макулатура — частность. Я к тому, что Славка вообще на все смотрит с марсианской высоты. Книжку мы с ним летом прочли. Зарубежная фантастика. Я в ней одни сюжеты увидел, а Славка — суть. По этим рассказам, говорит, еще раз можно увидеть, что у капитализма будущего нет. У них и через пять веков люди из-за денег глотки друг другу грызут.
Рая. Не завидуй. Может, поумнеешь еще.
Роман. Дуреха. Я не про ум, я про взгляды, про позицию в жизни говорю. В современных мальчиков играем, боимся, как бы от моды не отстать, как бы не подумали, что до паспорта дожили, а не целовались еще. А Славка плевать на моду хотел. Не боится он отстать от нее.
Рая. В трамвае ко мне на днях посторонний пристал. «В наше, говорит, время, в двадцатые годы, за крашеные ногти вас бы, барышня, судили комсомольским судом. Мы, говорит, не думали, чтобы на противоположный пол впечатление производить. Нас, говорит, на картошку бросали, мы с поля усталые придем и в одной комнате все спим — не замечаем, кто во что одет». Я ему говорю громко так, решаю на общественное мнение повлиять: нас на кукурузу бросали, и мы тоже не замечали, кто во что одет, нечего было замечать — физкультурные шаровары и ватники на всех. И тоже после ужина от усталости засыпали прямо за столом.
Роман. Он тебе не про усталость, дуреха, он тебе про нравственность толковал.
Рая. Отец мой прямо высказался: на фронте, Раиска, я таких легкомысленных не встречал. А? Я ему говорю: на фронте война была, а у нас мир и полное развитие демократических начал.
Роман. Я бы на месте отца тебя ремнем исполосовал.
Рая. Здрасте! За что?
Роман. За треп. Не думаешь так, зачем же казаться хуже, чем есть?
Рая. Моралистов я не люблю.
Роман. Я сегодня газету раскрыл — все четыре страницы про войну. Два портрета: полковник, а рядом он же в сорок первом году, солдатом начинал. На Славку похож. И вот я сосредоточил воображение на том времени. Окоп. Ночь. Солдат перед атакой. И знаешь, Славку на его месте представить могу, а себя — нет.
Рая. И еще я этому типу в трамвае сказала: если война — мы и с крашеными ногтями в медсестры пойдем. Только ваш опыт учтем и детей своих не будем попрекать за то, что они позже нас родились.
Роман
Рая. Чего это ты мне сегодня вопросы задаешь? У тебя же всегда на все ответ был.
Роман
Рая. Нет.
Роман. Сиди. Через полчаса сторож обедать уйдет…
Рая. А Игорь в школу не пришел. Что с ним, не слыхал?
Роман
Рая. Главный врач сказал: пока не поправится, посещения запрещены. Тоже бюрократ. Ромка, давай лучше под окошком, ты мне на плечи становись. Я боюсь: увижу его — реветь начну.
Из-за кулис вылетает веревка с петлей на конце. Петля падает на Романа, затягивается у него на груди.
Роман
Миша
Роман. С чего это я в милицию пойду?
Миша
Роман. Махай крылышками, говорю.
Миша. Обманули вас всех. Сказали — поправляется, а он еще в сознание не пришел.
Рая. Ой!
Миша. Я сам слыхал, как главврач Ван Ванычу сказал: «Вас обнадеживать не имею права, возможен и летательный исход». Это чего такое — летательный исход?
Роман
Миша. Ты мне ошибки проверить обещал.
Роман. Какие ошибки?
Миша. В тетрадке — вот. Воспоминания про войну. Мы сегодня их в альбом переписывать должны.