Прошел час. Пришлось ставить палатку. Туман, поднявшись из долины, покрыл уже почти всю осыпь. Очень холодно. Ледяное дыхание Эскимоса выстудило весь склон по эту сторону Гнилых Зубов. Что удивительно – по другую сторону, там, откуда мы пришли, воздух по-прежнему колышется и переливается от зноя. Это микроклиматическая аномалия, которой есть вполне логическое объяснение – теплый воздух за скалами поднимается вверх, а холодный, тот, что «стекает» с ледников Эскимоса, еще не набрал должной массы, дабы перевалить через Гнилые Зубы.
Ветер свистит между утесами, и от этого свиста становится не по себе. Меня сменяет Цендорж. Наказываю ему глядеть в оба и ложусь. Перед тем как соскользнуть в сонную одурь, успеваю подумать, что до Нового года, должно быть, осталось буквально пять-шесть часов…
1 января 2208 года
Меня будят на закате. Эос висит низко-низко, и Гнилые Зубы отбрасывают длинные густые тени. Стало еще холоднее, туман поднялся до самых скал. Такое ощущение, что мы сидим на берегу озера, в котором вместо воды белая зыбкая мгла.
Свободников не видно, но никто не поручится, что они отстали. Надо идти. Есть шанс, что в тумане мы наверняка оторвемся от преследователей. Тщательно, как нам кажется, скрыв все следы нашей дневки, мы на всякий случай связываемся веревкой и начинаем спуск. Первым, как обычно, идет Шерхель. Вот туман съедает его ноги, вот он уже по пояс скрылся в молочной пелене, вот на поверхности осталась одна голова. Зигфрид нетерпеливо дергает веревку, и я, зачем-то глубоко вдохнув, шагаю следом…
Идем фактически наобум. Единственный ориентир – уклон местности. Мы знаем, что нам нужно вниз по осыпи, и бредем, часто оскальзываясь на сыпучем гравии и падая. Причем о том, что кто-то упал, остальные узнают исключительно по рывку веревки и приглушенной ругани – туман скрадывает звуки, причудливо искажая их.
Моя одежда напиталась влагой и прилипает к телу. Очень холодно. Пальцы немеют, и я грею их под мышками. Кажется, что осыпь никогда не кончится. Стоит пугающая тишина, нарушаемая лишь шуршанием камней под ногами. Я теряю счет времени. Иногда мне кажется, что прошел час, иногда – что день. Туман такой плотный, что если вытянуть руку, то она исчезает из вида.
Наконец Зигфрид трижды дергает веревку. Мы еще у Гнилых Зубов договорились, что это означает: «Стой!» Послушно останавливаюсь, передаю тот же сигнал Цендоржу.
– Клим! – доносится до меня глухой и искаженный голос Шерхеля. – Я уперся в камни. Слева от меня начинается ровная земля, все в белой плесени. Будем идти вдоль камней. Мне говорили, что лес растет именно на ровной земле. Нужно быть осторожными. Передай.
Я послушно оборачиваюсь и кричу Цендоржу, что теперь мы будем прижиматься к камням и чтобы он был наготове – лес близко. Через несколько секунд до меня доносится:
– Все понял, Клим-сечен!
Снова идем. Камни, о которых говорил Зигфрид, оказались угловатыми глыбами высотой в несколько человеческих ростов. Они мокрые и холодные, прикасаться к ним неприятно.
Под ногами теперь пружинит раскисшая почва. Белая плесень, пушистая и вся в капельках росы, цепляется за подошвы, налипает на носки ботинок и стекает зеленоватой слизью.
Туман начинает расползаться, редеть. Сквозь него на западе от нас уже видна громада Эскимоса. Слева, на востоке, я скорее угадываю, чем вижу темную массу, нависающую над камнями, вдоль которых мы пробираемся. Видимо, это и есть лес.
Вдруг из слоистой мглы доносится неприятный хлюпающий звук. Он бьет по натянутым нервам, точно гонг. Я вздрагиваю, останавливаюсь, и Зигфрид натягивает веревку.
– Ты слышал? – кричит он.
– Что это? – вопросом на вопрос отвечаю я.
– Лес. Надо идти быстрее. – И немец требовательно дергает связывающую нас пуповину, сплетенную из растительного волокна.
Теперь мы почти бежим. Туман окончательно рассеялся на узкие длинные космы, которые висят в неподвижном воздухе и медленно тают. Мы видим друг друга. Мы видим лес. И мы понимаем, что это никакой не лес. Это воплощение ночного кошмара, это нечто, страшное и живое, нависшее над нами, шевелящее множеством черных косматых не то щупалец, не то лап, не то ветвей.
Подобные существа встречаются на Земле, точнее, в земных океанах. Но там это небольшие, разноцветные, похожие на цветы организмы, а здесь мы видим огромного, занимающего всю межгорную впадину, монстра. Осклизлые стволы-ноги, между которыми гнездится мрак, уходят во все стороны, точно колоннада языческого храма, а наверху шевелятся многометровые ветви, обросшие густой длинной бахромой черного цвета.
Между мокрыми глыбами и лесом не более пяти метров покрытой белой плесенью земли, своеобразный туннель, по которому мы, сбившись в кучу, уже не почти, а изо всех сил бежим, спотыкаясь и падая.
Наступает ночь. Светится лед на склонах Эскимоса. Горят в высоком небе чужие звезды. Хлюпает и скрежещет Жорный лес. Мне временами кажется, что я сплю. Никогда еще на Медее я не чувствовал себя настолько беззащитным, настолько зависимым от сил, неподвластных никаким законам и правилам…