Ночью Борчик собрал Сокол. Меня туда не пригласили – по новым правилам младшим командирам не полагалось участвовать в стратегически важных совещаниях.
Гриша вернулся с Сокола уже под утро, сердитый и раздраженный.
– Я как сглазил! Представляешь, безопасники хотят отвести все, вообще все войска из предвратных укреплений сюда, в башни и на стену. Говорят, мол, у нас слишком большие потери. А то, что свободники потеряли впятеро больше – это что, хрен собачий? Войны без потерь не бывает. Надо биться, надо стоять насмерть. Включил форсаж – лети, бояться поздно.
Я кивнул.
– Ты прав, Гриша. Но я согласен с ребятами – нам надо помочь Лапину. Там, внизу, людей не хватает. Вечерний контрудар был хорош, а представь, что будет, если мы бросим в атаку в десять раз больше людей? Свободники побоятся бить ракетами по своим, мы же отсечем от их войска изрядный кусок, окружим и перебьем. Два-три подобных маневра – и их преимущество сойдет на нет.
Гриша устало потер лицо ладонями, посмотрел на меня красными от недосыпа глазами.
– Клим, нашим вчера удалось побить свободников только потому, что они не ожидали от нас такой прыти. Сегодня они будут наготове, и мы окажемся в ловушке. Это – во-первых. А во-вторых, я уже говорил и еще раз скажу: люди Прохора Лапина должны выполнить свою задачу до конца – измотать противника и заставить его потратить как можно больше боеприпасов. Когда это произойдет, мы отведем их в башни и на стены, как это предлагали сегодня на Соколе, и тогда численное превосходство свободников уже не будет играть решающей роли. Без ракет они – просто орда, средневековая орда, которая окажется под стенами укреплений, построенных все же с учетом технологий и наработок двадцать третьего века. Понимаешь?
Я понимал. Понимал умом, холодным рассудком. Но сердцем я был там, на пыльной, изрытой воронками равнине, где сражались и умирали те, с кем я делил горький хлеб первых дней после катастрофы, с кем работал и боролся, с кем бился против хрустальных червей. И поэтому мне трудно было сохранять в себе холодную рассудительность, да и Панкратову, я чувствовал, тоже.
Еще меня постоянно волновала мысль о пулевом оружии. Свободники захватили большую его часть и все патроны. Мои познания по огнестрелам ограничивались фильмами, виртуалкой и несколькими историческими книгами, но этого хватало, чтоб понять – два десятка бойцов, вооруженных пулевыми винтовками, могли запросто решить исход войны. Но почему-то противник не применял пулевое оружие. О гуманизме Сыча я не думал, скорее уж он просто берег винтовки как самый главный свой резерв.
17 декабря 2207 года
Они прорвались. Южный редут еще держится, а у нас дела совсем плохи. Одна из ракет повредила меднодорожное полотно, и бронепоезд оказался заперт на очень коротком – метров семьдесят – отрезке дороги. Командир пытался маневрировать, уклоняясь от прямых попаданий, но вскоре удачно пущенная ракета разбила котел, и состав встал. Паровые пушки бронепоезда били по наступающим свободникам едва ли не прямой наводкой, накоротке сметая латную пехоту чередой выстрелов, но потом у канониров закончились снаряды, и бронепоезд пришлось подорвать и бросить.
Баллисты какое-то время сдерживали натиск солдат противника, но когда стало ясно, что те все равно прорвутся, Лапин приказал оттащить орудия к Южному редуту. Туда же отошли и оставшиеся в траншеях оборонцы с арбалетами – без флангового прикрытия они становились слишком легкой добычей.
Теперь, когда враг стоит у подножия Северной башни, пришло и наше время. Мы кипятим воду в котлах, раскладываем дротики и камни у бойниц. Нижние ярусы уже начали пристрелку, спуская по наклонным желобам вниз разрывные ядра. Обе наши паровые пушки, находящиеся на вынесенных вперед боевых площадках, пыхтят и плюются паром – они тоже готовы начать стрелять.
Накануне ночью, как мне сказали, по решению Сокола на юго-запад вдоль гор выступил свежесформированный батальон «Наср», почти семьсот человек. Командир – Сулеймен Нахаби, высокий чернобородый сириец. Батальон должен скрытно продвинуться к Экваториальному хребту, затем повернуть к западу, выйти на оперативный простор в тылу у свободников и ударить по их коммуникациям. Вроде бы разумно и логично, но по факту число защитников Перевала уменьшилось.
Впрочем, у нас еще есть резервы – в боях практически не участвует трехтысячный корпус безопасников, да и среди оставшегося населения колонии мы сможем при желании набрать несколько тысяч человек, правда, в основном стариков и подростков.
Барабаны свободников рокочут без передышки. Упряжки прыгунов подтягивают к нашей башне возы, на которых громоздятся какие-то укрытые вязанками хвороста сооружения. Внизу, на безопасном расстоянии, противник возводит высокие навесы и укрытые выпуклыми медными щитами конструкции. Мы сидим и гадаем, когда будет штурм – сегодня вечером, ночью, завтра утром?