– Служба Господу должна происходить через службу людям. Никакого чисто молитвенного служения. Это я буду рассматривать по принципу: что бы такое делать, чтоб ничего не делать? А что? Ничего ведь делать ни руками, ни головой не надо, только бормочи молитвы да кланяйся, кланяйся, а за это тебя накормят да напоят… Нет, такой номер не пройдет. Монастыри я буду рассматривать как последнее пристанище для священников, что уже по старости не могут исполнять свои служебные обязанности. Никаких молодых людей там быть не должно. Обучение должно происходить в специальных семинариях, а дальше служение Богу, через служение людям.
В общем, разговоров было много, и главным лейтмотивом этих бесед было то, чтобы РПЦ не превратилась в то, во что она в итоге выродилась в исторической последовательности Юрия Штыкова.
С чем-то новоиспеченный Патриарх, увидевший Юрия Всеволодовича с новой, доселе неизвестной ему стороны – не кроткого христианина, а требовательного хозяина, – соглашался, с чем-то – нет, но… кто платит, тот и танцует девушку. Платил великий князь.
Ну а к концу лета тысяча двести девятнадцатого года состоялось то, ради чего все затевалось десять лет назад с того странного и удивительного происшествия, перевернувшего жизнь двадцатилетнего княжича и, как выяснилось, всей Руси.
Боярская дума и Палата князей позвали Юрия Всеволодовича на царство, и он милостиво согласился.
Состоялась церемония коронации, в кремле глава Боярской думы под звуки советско-российского гимна и пения хора под слова: «Сплотила навеки великая Русь…» вручил цезарю Юрию Всеволодовичу Рюрику скипетр, а глава Палаты князей – державу. Патриарх же возложил на голову… очелье.
О том, что возложить на свою голову в качестве символа своей верховной власти, Юрий, фигурально выражаясь, сломал голову. Корона – как-то банально и чужеродно. Не наше это украшение. Если посмотреть на короны западных королей, то и вовсе какие-то капканы зубастые на голове…
Шапка Мономаха? Тоже не то… да и вроде как подарок какого-то половецкого хана. Делать это символом цесарской власти было как-то совсем глупо.
Лавровый венок? Тоже ересь. Где Русь и где лавр? Хотя эта идея подсказала выход из ситуации.
Юрий решил вернуться к истокам, а именно вспомнил о налобных повязках, что служили не только в качестве утилитарного предмета одеяния с целью закрепить волосы, не дать поту во время тяжелой работы стекать на глаза и украшения, но и были своеобразным оберегом.
Вот Юрий и повелел мастерам изготовить золотой обод, украшенный драгоценными камнями, стилизованный под очелье.
Вместе с Юрием короновали и Агафью. Ей тоже изготовили женский вариант очелья с височными кольцами.
– О чем ты думаешь, Юрий? – вдруг спросила Агафья, глядя на своего мужа, что вроде как улыбался, отвечал на приветствия, глядя на ликующий киевский народ, одновременно раскидывая в толпу серебряные монеты со своим изображением, отчеканенные из булгарского серебра, но глаза… они были холодны.
Такой взгляд обычно у опытных бойцов, готовящихся к жестокой схватке не на жизнь, а на смерть. Уж в этом она разбиралась.
И вот когда Агафья подумала, что муж не ответит, она услышала его глухой голос:
– Полдела сделано. Русь едина. Осталось отразить нашествие…
От этих слов, а точнее, от тона, которым они были сказаны, у Агафьи пошел мороз по коже.
Конец первой книги.