Об исполнении доложить

— Никифор Васильевич, а за кем из лесников закреплен участок, где обнаружена землянка?

— За Сегельницким Романом Иосифовичем. А что?

— Пока ничего, — отвечаю. — Охарактеризуйте его.

Крутой ответил не сразу, подумал.

— Работы в лесничестве много, а людей не хватает. Зарплата маленькая. Чем мы можем привлечь людей? Отводим землю под огороды, участки под сенокос, под выпас. И живут лесники собственными хуторами. А отсюда и характер вырабатывается бирючий. Сегельницкий — из таких диковатых людей. Лес он знает, относится к работе добросовестно. Из чисто человеческих черт я бы отметил особую жадность. Уж своего не упустит, а при случае и чужое прихватит.

Сегельницкий… Роман Сегельницкий… Фамилия редкая, потому запоминающаяся. Но где я ее встречал?

— С какого года он работает в лесничестве? — спрашиваю у Крутого.

— Да года с тридцатого. Считается у нас кадровым.

— Какая семья?

— Жена. Тоже у нас работает. Пятеро детей. Тесть. Рабочих рук в семье хватает. Такое хозяйство развернул — любому бывшему кулаку на зависть. Впрочем, это не в ущерб государственному делу.

— Хотелось бы, — говорю, — Никифор Васильевич, послушать ваше мнение: сколько времени нужно, чтобы соорудить такую землянку?

— Да ведь это как работать… Сколько человек… Я был там с капитаном Копейкой и Карауловым. В потемках, правда, многого не разглядишь… но в общем-то схованка небольшая. Если на две лопаты поставить четырех — за пару часов выкопают. Остальное, считай, пустяк.

— Но землю не выкидывали, ее аккуратно вынули и вынесли. Потом откуда-то привезли дерн.

— Ну, добавьте на все сутки.

— Давно это случилось?

— Трудно сказать: может, неделю тому назад, может, с год. Надо бы днем посмотреть, определить, когда рублен лес для наката, какая плотность земли.

— Взрыв мины-сюрприза изменил всю картину, — говорю Крутому.

— Да, не без этого, — согласился лесничий. — Но, как говорится, утро вечера мудренее. Что там осталось до рассвета? Часик-другой поспите у меня.

— Нет, — возразил я, — отсыпаться будем позднее. Проводите нас к Сегельницкому.

— Пожалуйста. Он был вместе со всеми на облаве, не знаю — вернулся, нет.

— Поедем и узнаем. — Меня интересовало прошлое Романа Сегельницкого, человека с удивительно знакомой фамилией. — А чем занимался ваш лесник до тридцатого года? — спросил я Крутого.

Он замялся.

— Точно сказать не могу… Но, кажется, работал в городе.

Сегельницкий… И тут-то я вспомнил! Только не Романа Сегельницкого, а Иосифа. Через Иосифа Сегельницкого мы внедряли в банду Чухлая нашего Савона Илларионовича Кряжа. Это у него в наймах работал чекист. У Иосифа Сегельницкого в банде Чухлая были зять и сын.

Опять Чухлай и его бывшие сообщники!

— А что вы знаете об отце Сегельницкого? — спросил я Крутого.

— Кажется, был раскулачен году в двадцать девятом. И вскоре после этого умер. Но Роман Сегельницкий в то время жил своей семьей, так что он остался в стороне.

— А в каких-либо антисоветских движениях он не принимал участия?

Главный лесничий лишь повел плечами.

— Вот уж чего не знаю, того не знаю. О таком в наше время стараются помалкивать.

— А что он писал в автобиографии?

— Какая автобиография! — подивился Крутой. — Никто их у нас не писал. Пришел человек, спрашивает: «Работа найдется?» А ее — невпроворот. Любому рады. Сегельницкий из местных, и жена у него здешняя.

Это чистосердечное признание Крутого не понравилось Сомову. Крякнул недовольно.

— Ну уж от вас-то, Никифор Васильевич, я такого не ожидал. Принципиальный коммунист — и вопиющее отсутствие бдительности.

Крутой взмолился:

— Николай Лаврентьевич, но в нашем деле нет никаких секретов. Лес и есть лес. Как за ним ухаживать — во всех книгах написано. А если бы за Сегельницким что-то числилось, за одиннадцать лет работы в лесничестве НКВД уж спохватилось бы.

Что ж, главный лесничий по-своему был прав. Роман Сегельницкий был амнистирован в 1922 году на общих основаниях. И с тех пор ни в чем предосудительном замечен не был. Крутой не мог знать, что Чухлай, по-видимому, завербовал Сегельницкого, как и Сугонюка.

Выходит, ниточка, за которую я тянул, не оборвалась, просто появился еще один кончик.

Лесник Роман Сегельницкий действительно жил в глухом месте. Сказать, что его дом был особенно большой — не могу. Обычная глинобитная хата-пятистенка. Крыша соломенная. А вот сараев и сараюшек — многовато. Все раскидистое хозяйство огорожено жердями.

Говорю Крутому:

— Никифор Васильевич, в доме, кажется, еще все спят. Не будем булгачить людей, пригласите сюда хозяина.

Крутой довольно долго стучался в окно, потом с кем-то вел затяжные переговоры. Наконец вернулся к машине и, огорченный, доложил:

— Еще не вернулся. Но я наказал жене, чтобы она прислала его в контору, как только он появится. Что же будем делать, товарищ Дубов? Может, направить Сегельницкого в Светлово? Дайте адрес. Приставлю к нему в сопровождающие пару надежных хлопцев, никуда не денется.