Об исполнении доложить

Желтоватый свет лампы накладывал на все свой неестественный оттенок: желтоватые пузырьки с лекарством на комоде, желтоватая наволочка на подушке, желтоватый старичок-хлопотун, склонившийся над пострадавшим, и восковое лицо самого Чухлая.

— Есть какая-нибудь надежда? — спросил я сельского фельдшера.

Он обернулся ко мне. Снял старомодное пенсне, протер стекло платком, посмотрел на раненого и ответил:

— Я всего лишь сельский фельдшер… Тут нужно хирургическое вмешательство, причем желательно нейрохирурга. А больной нетранспортабелен. У него сотрясение мозга.

Я пригласил капитана в соседнюю комнату.

— Сугонюк раньше завтрашнего вечера не вернется. Но надо решить вопрос, что с ним делать. Брать — не хочется, продолжать игру — рискованно.

— Документы у пострадавшего в полном порядке. Ростовская прописка еще с 1939 года, — перечислял капитан. — Паспорт, военный билет, заводской пропуск на имя Селиверстова Николая Николаевича. Есть отпускное свидетельство. Пострадал гражданин Селиверстов на почве амурных дел. Так что мы можем спокойно отойти в сторону. Пусть Надежда Степановна доложит своему мужу, как все произошло. Фельдшер доставит пострадавшего в больницу. Надо — вызовем нейрохирурга из области.

Я подумал, что это, может быть, действительно лучший выход из создавшегося положения.

— Но фельдшер говорит: нетранспортабельный.

— Да мы гражданина пострадавшего на руках, как родного! — заверил капитан.

Затем у меня состоялся разговор с Надеждой. В сторону смотрит, глаза не смеет поднять.

— Он меня целый день терзал, все хотел повернуть на старое: «Я, — говорит, — других ласкал, а тебя видел». К вечеру совсем осатанел. Здоровый кабан, пытался связать. Орет: «Удушу, а своего добьюсь». За горло схватил и давит. Аж глаза на лоб полезли. Вывернулась — ив кухню. Он за мной. Подвернулась под руки скалка. Ну я и… Мне бы его тут же перевязать, а я к родничку. Хорошо, что там меня в такой поздний час ждали. Вернулась — Чухлай и не дышит. Побежала за фельдшером.

Коль уж я попал в дом Сугонюка, надо было поближе познакомиться с содержимым чухлаевского багажа. Я спросил Надежду:

— Ничего нового Шоха не приносил домой за последнее время?

— Одиннадцатый улей поставил в летней кухне. Мы туда прячем на зиму пчел. Смотрю — обновка. Прислушалась — гудят пчелы. Да где, думаю, он, на зиму глядя, взял новый рой? Только какой-то маломощный, нет настоящей силы в гуде. Заглянула исподу, а там железный ящичек.

Рация!

— А вот таких, — развел я в сторону руки, — ящичков не появлялось в вашем хозяйстве?

— Появлялись. Четыре штуки. В погребе под кадушкой с квашеной капустой есть ляда. Под лядой — тайничок, считай, еще один подвал. Удобные ящики, так ловко ручки приделаны.

— Ну что ж, похвастайся обновками.

Мне нужен был новый шифр, которым воспользовался Сугонюк. Я поручил капитану его поиски, а сам с Надеждой направился в подвал.

В бочке, которая прикрывала тайник, было килограммов двести капусты.

— Куда вам двоим столько? — спросил я Надежду, с трудом откатывая бочку в сторону.

— Ближе к весне — капуста набирает себе цену. Сколько сейчас голодного миру по земле ходит?

Бочку убрал. Смотрю — и не вижу под ней ляды. До чего аккуратно сделана! Надежда на камешек наступила, ляда и приподнялась. Дубовая. Тяжелая.

Тайничок — это солидная комната, только с низким потолком, мне пришлось нагнуться. Стены из толстых колод. Где столько леса достал Сугонюк? В Донбассе, крае степном, каждая палка имела ценность.

Четыре ящика из специального, пропитанного чем-то брезента. Тверже кожи. Крышки плотные, без особых запоров. Открыл я один, внутри — влагонепроницаемый мешок. В нем — советские деньги. Аккуратные пачки красных кредиток, уложенные одна к одной.

Ахнула Надежда.

— И подумать не смела, что такая куча денег может быть в одном месте. — Она хотела разорвать банковскую бумажную ленту, плотно, крест-накрест перехватившую пачку кредиток. Я остановил ее.

— Не надо.

Она осторожно положила деньги на место и приподняла контейнер за ручку.

— Ого! Не поевши, и с места не сдвинешь. А Филипп Андреевич выкрикивал мне: «Озолочу»… Как, «братик», считаешь, дура я, что не согласилась? Отвалил бы миллион.

— Отвалил бы!

Во втором контейнере были резиновые печати, штампы, бланки советских паспортов, трудовых книжек, военных билетов, командировочных удостоверений и фирменные бланки различных учреждений, а также гектограф. В третьем контейнере оружие, в четвертом — взрывчатка, бикфордов шнур.

«Солидное предприятие!»— невольно подумал я.

Капитан Копейка доложил, что ничего похожего на шифр ему обнаружить не удалось.

— А Надежде Степановне пора собираться в дорогу: фельдшер пошел за колхозной машиной. А то очухается ваша симпатия, откроет ясные очи, — сказал он ей в своей шутливой манере, — и захочет на вас полюбоваться… А в общем — готовьте куриные бульоны для контуженого, муж вернется, доложите честь по чести, и милости просим в Светлово, в качестве личной сиделки.

— Ох, и разговор будет у меня с Шохой! — угрожающе пообещала она. — Кого он привел в дом? Ахламыжника, насильника!