Об исполнении доложить

— Да. Тридцатого июля. Наскочили фашистские танки, начали утюжить повозки с ранеными, расстреливать сараи, где находился медперсонал. Мой муж был начальником этого госпиталя. Он поднял над собою санитарный флаг и пошел навстречу одному из танков, намереваясь таким способом приостановить ужасную бойню. Танк вдавил его в землю. Меня усадили в одну из машин с ранеными. Как вырвались из этого ада, не представляю, я тогда потеряла сознание.

— Любовь Ивановна, может быть, припомните, двадцать девятого июля, накануне этих событий, раненых эвакуировали?

— Само собою. Раненых оперировали и при первой же возможности отправляли в тыл, чтобы освободить место для других.

Если верить свидетельству, Сугонюк был эвакуирован именно двадцать девятого. Выходит, мои подозрения необоснованны? А я такую отличную систему выстроил, связал воедино все известные факты.

Осторожно спрашиваю Неделину:

— Часто доводилось вашему госпиталю комиссовать раненных, особенно контуженых?

— Мы оперировали и отправляли в эвакогоспитали. Комиссовали уже там. Тем более контуженых.

— А в порядке исключения? — допытывался я.

— В той напряженной обстановке могли быть и исключения…. Хотя жизнь на них не очень-то щедро отпускала время. Я — нейрохирург, а по восемнадцать часов не выпускала из рук скальпеля, ампутировала. Время летнее, раны гноятся. Чуть что — и гангрена.

Я показал ей фотокопию свидетельства Сугонюка. Неделина дважды прочитала его вслух, долго присматривалась к подписи, наконец заявила:

— Подпись моего мужа. Со всеми характерными особенностями. Выдано двадцать девятого… Ужаснейший день. За ночь доставили большую партию раненых. Чуть рассвело, все, кто мог, взялись за скальпели. Нас бомбили. Где-то после обеда, часа в четыре, погиб хирург Грипак. Накрыл раненого во время бомбежки. Муж заканчивал его операцию. Потом мы похоронили Грипака. И после этого уже ничего делать не могли. Выпили по полстакана спирту, завалились спать. Возможно, на свидетельстве перепутана дата?

Я не без удовольствия отметил про себя: «Свидетельство фальшивое!»

— Любовь Ивановна, проконсультируйте нашего больного. Только ничему не удивляйтесь и никаких диагнозов не отрицайте. Может быть, припомните его лицо.

— Лицо — вряд ли, — ответила Неделина. — Скорее бы узнала культю своей работы.

Ее возвращения из больницы я ждал с огромным нетерпением. Пробыла она там часа полтора. Вернулась расстроенная. Села. Закурила. Я не торопил с рассказом. Но вот резким мужским тычком Неделина загасила окурок о мраморную пепельницу.

— Полная взаимная неузнаваемость. И вообще, по специфике ранения Сугонюк не наш. Случалось — всяких привозили. Но его первичная рана — не из тяжелых: без повреждения костей. С такими справлялись санроты и санбаты. Я его спрашиваю: «Где вас так угораздило?» Он отвечает: «Под Бердичевом». Я обрадовалась: «О! И мне довелось там побывать. Хозяйство Пронина. Не слыхали?» Это наш комиссар, знаете, из стойких коммунистов двадцатых годов. Удивительно добрый и отзывчивый человек. Почти не было раненого, с которым бы он не побеседовал. Без него не могла состояться комиссия. Ваш Сугонюк мне отвечает: «Я воевал в дивизии у Субботина». Субботин действительно погиб под Бердичевом. Привезли к нам в госпиталь, а уже поздно.

Я поблагодарил Неделину за помощь, поинтересовался, как она будет возвращаться.

— Поездом. До Ростова, оттуда уже в Таганрог. Если я вам была чем-то полезна, это для меня большое утешение. Толком не предупредили. Вызывает начальник госпиталя: «Поезжайте немедленно в Светлово. Там вам предстоит встреча с кем-то из сотрудников вашего мужа». Ну и координаты! Представляете, как я сюда летела! А тут все совсем другое.

Я понимал ее разочарование. Но она действительно помогла нам.

Сугонюка выписали из больницы. И в тот же день в двадцать три пятьдесят пять заработал передатчик. Пеленгаторы уже караулили его. Направление взяли со снайперской точностью. Радист устроился в старенькой кузнице-развалюшке на краю села. Хитер Сугонюк! А я-то думал, что он держит передатчик дома. И вообще он оказался более сложным человеком, чем его представляла Надежда. Она просто недооценивала своего Шоху. Липовое свидетельство было подделано с учетом всех обстоятельств: совпадали даты, фамилии, сроки. Для рядового агента такую кропотливую работу делать не будут. Значит, и задание Шоха получил не рядовое.

После ухода Сугонюка я обследовал кузницу, нашел передатчик.

Вот она, первая настоящая удача! Время предположений и домыслов истекло, наступила пора действий.

Я позвонил Борзову, рассказал о ситуации. Он поздравил меня с успехом. И посоветовал:

— Надо выставлять где-то неподалеку круглосуточный пост, да, пожалуй, и не один. Пеленгаторы пеленгаторами, а визуальное наблюдение — дело надежное. Может, у Сугонюка есть помощники. Необходимо срочно под благовидными предлогами вводить в Александровку своих людей, устанавливать неусыпное наблюдение за домом.

Удобнее всего было поселить партию эвакуированных, а между ними и чекистов. Из молодежи.