Об Ибсене

До сердцевины изъеденное рутиной, вековой косностью, провинциальное мещанство пугается всяких нововведений: какая-нибудь новая железная дорога заставляет его с опасением взирать на будущее: ведь до железной дороги "здесь было так спокойно и мирно!" - жалуется г-жа Берник ("Столпы общества"). Если так обстоит дело с железной дорогой, то с новыми идеями и совсем плохо. Да и для чего они обществу? "Ему вполне достаточно хороших старых, которые уже всеми признаны" ("Враг народа").

Не терпя новизны, мещанство не выносит также никакой оригинальности, независимости, даже простой своеобразности. Оно беспощадно давит малейшие проявления этих качеств. "У тебя страсть, - поучает оно д-ра Штокмана устами своего бургомистра, - всегда прокладывать себе свой путь, а это в благоустроенном обществе мало допустимо. Отдельная личность должна подчиняться своему целому"...

В то время как промышленные феодалы, под пятой которых стоят десятки тысяч людей, владыки и законодатели биржи, великие "потрясатели" всемирного рынка, словом, всемогущие диктаторы современного торгово-промышленного мира слишком отчетливо сознают свою силу, чтобы маскировать свое действительное отношение к жизни и людям, - средняя буржуазия, наоборот, не выносит оголенности этих отношений, не в силах смотреть открыто в глаза делу рук своих: ее пугает трение составных частей ею же приводимого в движение буржуазного механизма, и она пытается смягчить это трение, употребляя для смазки затхлое масло лицемерного сентиментализма. В безнравственном большом свете - "какую цену имеет там человеческая жизнь? - вопрошает адъюнкт Рерлунд, эта воплощенная совесть местного общества: - там с человеческими жизнями обращаются, как с капиталами. Но ведь мы, смею думать, стоим на совершенно иной нравственной точке зрения" ("Столпы общества"). Еще бы!..

Стоя на пограничной меже между высшими классами общества и его низами, среднее и мелкое мещанство не прочь опереться на эти низы, говорить от их имени, - но все это делается, разумеется, не всерьез.

- Ну, а политическое воспитание народа путем самоуправления - об этом вы не подумали? - спрашивает редактор Гауштад типографа Аслаксена.

- Когда человек достиг известного благосостояния и должен его оберегать, то он не может обо всем думать, г-н Гауштад, - с излишней откровенностью отвечает умудренный в "школе жизни" типограф ("Враг народа").

Вообще у Аслаксена можно многому научиться. Его девиз: "умеренность первая гражданская добродетель". Его индивидуальность совершенно утопает в социальном типе; он силен силою "сплоченного большинства", он говорит не иначе как от имени этого сплоченного большинства, от имени "мелких собственников", от имени домовладельцев...

Те лицемерно-либерально-умеренные принципы, которые руководят Аслаксеном, пропитывают все мещанство. Это они заставляют мещанское общество - при всей его ненависти ко всему новому, оригинальному и "неблагопристойному" - старательно избегать оголенных мер репрессий; как-никак мымрецовский* принцип "тащить и не пущать" вычеркнут из мещанского обихода. Мещанство действует более косвенно, хотя не менее действительно. В другой политической обстановке д-р Штокман, в качестве "врага общества", подвергся бы насильственной изоляции. Культурное мещанство поступает иначе. Оно бойкотирует своего врага. Оно увольняет его от должности (наниматель и нанимаемый "свободны" в своих отношениях), оно отказывает ему от квартиры, лишает его дочь уроков, высылает его мальчиков из школы, наконец, оставляет без должности человека, случайно уступившего Штокману для собрания свою квартиру. "Без кнутика, без прутика" оно верно достигает своей цели. Оно изолирует своего врага почти так же верно, как если бы выслало его в какие-нибудь "отдаленные места".

/* Глеб Успенский. "Будка". Собр. соч., т. I, стр. 727. Изд Павленкова. Ред.

Если буржуа космополитического типа свободомыслящ, по крайней мере был таким еще недавно, то провинциальный мещанин, наоборот, всегда находил необходимым стоять на защите религии, надеясь в то же время на защиту с ее стороны. Пастор занимает во многих драмах Ибсена не последнее место. Готовясь совершить гнусный поступок - отпустить своего "друга" на судне, которому грозит неминуемая гибель, лишь бы обеспечить себя от возможных разоблачений, - консул Берник ищет утешения себе в... религии. И, надо сказать, находит. Адъюнкт Рерлунд говорит ему - разумеется, от имени религии: "Дорогой мой консул, вы почти что слишком совестливы. Я полагаю, что если вы положитесь на волю провидения"... ("Столпы").