О всех созданиях – прекрасных и удивительных

Едва я вошел в коровник, как понял, что с ней. Обоняние у меня очень тонкое и нос сразу ощутил сладковатый запах кетона. Меня всегда охватывала чисто детская радость, когда во время проверки стада на туберкулез, мне выпадала возможность небрежно бросить: "Вон та корова отелилась недели три назад и сильно худеет!" А потом смотреть, как фермер скребет в затылке и спрашивает, как это я догадался.

На этот раз мне представился случай еще больше потешить свое самолюбие.

– Сначала перестала есть концентраты, верно? – И фермер кивнул. – А с тех пор тает как свеча?

– Верно, – сказал фермер. – В жизни не видывал, чтобы корова так сразу зачахла.

– Ну, можете больше не тревожиться, мистер Смит. Туберкулеза у нее нет, а только изнурительная лихорадка, и мы ее живо поставим на ноги.

Изнурительной лихорадкой в этих местах называли ацетонемию <Повышение содержания в крови ацетоновых тел, что приводит к нарушению кислотно-щелочного равновесия и к интоксикации. Обнаружение ацетоновых тел позволяет судить о степени физиологической полноценности кормовых рационов для крупного рогатого скота и суягных овец>, и фермер облегченно улыбнулся.

– Вот черт! Ну, я рад. Думал уж пора ее пускать на собачье мясо. Чуть с утра Мэллоку не позвонил.

Теперь мы пользуемся гормональными препаратами, но тогда я, естественно, прибегнуть к ним не мог, а ввел ей внутривенно шесть унций глюкозы и сто единиц инсулина – это было одно из моих излюбленных средств. И пусть нынешние ветеринары смеются – оно давало результаты. Фермер держал корову за нос, но она так ослабела, что вряд ли стала бы сопротивляться. С исхудалой морды на меня смотрели совсем мертвые глаза.

Кончив, я провел рукой по торчащим ребрам, прикрытым словно бы одной кожей.

– Теперь она скоро наберет жирка, – сказал я. – Но больше одного раза в день ее не доите. А если дело не сразу пойдет на лад, так два-три дня совсем не доите.

– Угу. Жир-то у yее в подойник уходил, а не в тело, верно?

– Вот именно, мистер Смит.

Кармоди явно не был в восторге от этого обмена кухонными истинами и нетерпеливо притоптывал ногой. Я понял намек и пошел к машине.

– Дня через два заеду еще раз ее посмотреть, – крикнул я, трогаясь, и помахал мистеру Смиту, глядевшему на нас с порога. Кармоди же торжественно приподнял шляпу и задержал ее так в двух-трех дюймах над волосами, что, решительно, выглядело солиднее. Я заметил, что он проделывал это всякий раз, когда мы покидали очередную ферму, и манера эта меня так очаровала, что я даже поиграл мыслью, не обзавестись ли мне шляпой, чтобы самому попробовать.

Я покосился на моего спутника. Утренний объезд был позади, а я не задал ему ни единого вопроса! Откашлявшись, я сказал:

– Кстати об этой корове. Не могли бы вы просветить меня о причинах ацетонемии?

Кармоди смерил меня непроницаемым взглядом.

– Правду сказать, я пока не уверен, какой теории следует придерживаться. Стивенс утверждает, что она возникает из-за неполного окисления жирных кислот, Шеллема склоняется к токсическому поражению печени, а Янссен предполагает связь с одним из центров вегетативной нервной системы. Мне же кажется, что мы нашли бы ключ к пониманию проблемы, если бы нам удалось выявить точный механизм образования ацетоуксусной и бета-оксимасляной кислот в процессе обмена веществ. Как вы считаете?

– О да… ну, разумеется, дело в том, что окси… что старушка бета-окси… Да-да, все она… Без всякого сомнения.

Я обмяк на сидении и решил больше Кармоди вопросов не задавать. За стеклами мелькали каменные стенки, а я мало-помалу смирялся с мыслью, что здесь в машине рядом со мной сидит сверхчеловек. Действовала она на меня несколько угнетающе. Мало ему быть высоким, красивым, полностью в себе уверенным, так он еще и блестящий талант! И к тому же, подумал я с горечью, очень богат, если судить по его виду.

Мы свернули на проселок. Впереди показалась кучка низких каменных строений. Последнее место, где надо побывать до обеда. Ворота были закрыты.

– Лучше подъехать к службам, – сказал я – Вы не…?

Студент выбрался из машины, отодвинул засов и начал открывать створку. Делал он это, как и все остальное, спокойно, неторопливо, с врожденным изяществом. Он прошел перед машиной, и я вновь впился в него взглядом, дивясь его внутреннему достоинству, холодной невозмутимости… и тут точно из воздуха возникла злобная черная собачонка, бесшумно подскочила к Кармоди, с жестоким упоением погрузила зубы в его левую ягодицу и ускользнула.

Никакая, даже самая монолитная невозмутимость, никакое достоинство не выдержат внезапного болезненного укуса в мягкие части. Кармоди взвизгнул, высоко подпрыгнул, прижимая ладонь к ране, и с ловкостью обезьяны вскарабкался на верхнюю жердь ворот. Примостившись там, он дико озирался из-под сползшей на глаза щегольской шляпы.

– ..! ..!! – взвыл он. – Кой черт…