О судьбе и доблести. Александр Македонский

Когда привезены были ответы бога относительно Гефестиона, он приободрился и опять занялся празднествами и пирушками. Однажды, роскошно угостив Неарха и его спутников и затем, по обыкновению, вымывшись, он отправился было спать, но по просьбе Медия пошел пировать к нему. Там он пил всю ночь и весь следующий день.

У него началась лихорадка: он «не пил Гераклова кубка» и не почувствовал внезапной, словно от удара копьем, боли в спине. Некоторые считают, что необходимо писать именно так, словно сочиняют трагический, горестный конец великой драмы. Аристобул же рассказывает, что от лихорадки у него помутился разум; он испытывал сильнейшую жажду и пил вино. От этого он совсем обезумел и скончался в 30-й день месяца даисия.

76

В дворцовом дневнике о его болезни писали так: 18 даисия он спал, по причине лихорадки, в бане. На следующий день вымылся и перешел в спальню, где и провел день, играя с Медием в кости. Затем, вымывшись поздно, он принес жертву богам и поел; ночью его лихорадило. 20-го он вымылся, опять принес обычную жертву, улегшись в бане, разговаривал с Неархом и его товарищами и слушал их рассказы о плавании и Великом море.

21-е он провел таким же образом; жар у него стал сильнее, ночь он провел худо и днем весь горел. Его положили около большого бассейна; он разговаривал с военачальниками относительно полков, оставшихся без начальства, и велел поставить над ними людей проверенных. 24-го он поднялся в сильной лихорадке и принес жертву. Старшим военачальникам он велел оставаться во дворце, таксиархам и пентаксиархам – ночевать около дворца.

Его перенесли в противоположный конец дворца; 25-го он немного уснул, но лихорадка его не оставляла. Военачальники вошли к нему, но он был уже без голоса, так же как и 26-го. Македонцы решили, что он умер; с криком подступили они к дверям и стали грозить «друзьям», пока не заставили их открыть двери; тогда в одних хитонах, все по одному, прошли перед его кроватью.

В тот же день Пифон и Селевк отправились в храм Сараписа спросить, не перенести ли туда Александра. Бог повелел оставить его на месте. 28-го к вечеру Александр скончался.

Большая часть этого рассказа содержится слово в слово в дворцовых дневниках.

Ни у кого первоначально не было подозрения в отравлении; через 6 лет Олимпиада получила донос; многих казнила и велела выбросить останки Иолая, будто бы влившего яд Александру. По словам некоторых, советником Антипатру в этом деле был Аристотель; с его помощью добыт был яд – так, говорят они, рассказывал некий Гагнофем, слышавший об этом от царя Антигона.

Ядом послужила ледяная вода, росою сочившаяся из какой-то скалы в Нонакриде[67]; ее набрали в ослиное копыто, потому что никакая посуда не могла выдержать ее холода и едкости: трескалась на куски.

Большинство же считают рассказ об отравлении вообще выдумкой. Важным доказательством в пользу этого мнения служит то обстоятельство, что, пока в течение ряда дней военачальники спорили и ссорились, тело лежало неубранным в жарком, душном месте и в нем не обнаружилось никаких признаков разложения: оно оставалось невредимым.

Роксана была беременна, и потому македонцы окружили ее почетом. Она относилась ревниво к Статире; обманом, с помощью подложного письма, заманила ее к себе и, когда та прибыла вместе с сестрой, убила обеих, а трупы велела бросить в колодезь и его засыпать.

Сделано это было с ведома и с помощью Пердикки, который сразу оказался на вершине власти, влача за собой Арридея, как некое лицо без слов. Арридей был сыном Филинны, простой публичной женщины, по причине болезни слабоумным. Болезнь эта была не врожденной и не случайной. Мальчиком, говорят, он обнаруживал очень приятные и благородные черты характера, но его испортила Олимпиада: от ее лекарства он повредился в рассудке…

Квинт Эппий Флавий Арриан. ПОХОД АЛЕКСАНДРА

Книга первая

Я передаю, как вполне достоверные, те сведения об Александре, сыне Филиппа, которые одинаково сообщают и Птолемей, сын Лага, и Аристобул, сын Аристобула. В тех случаях, когда они между собой не согласны, я выбирал то, что мне казалось более достоверным и заслуживающим упоминания. (2) Другие рассказывали о нем иначе; нет вообще человека, о котором писали бы больше и противоречивее.

Птолемей и Аристобул кажутся мне более достоверными: Аристобул сопровождал Александра в его походах, Птолемей тоже сопровождал его, а кроме того, он сам был царем, и ему лгать стыднее, чем кому другому. А так как оба они писали уже по смерти Александра, то ничто не заставляло их искажать события и никакой награды им за то не было бы. (3)

Есть и у других писателей сведения, которые показались мне достойными упоминания и не вовсе невероятными; я записал их как рассказы, которые ходят об Александре. Если кто изумится, почему мне пришло в голову писать об Александре, когда столько людей писало о нем, то пусть он сначала перечтет все их писания, познакомится с моими – и тогда пусть уж удивляется.

1