— Так-так, продолжайте, продолжайте, — говорит он сдержанно, винтовочки есть у них, гранаты и даже будто бы пулемет?.. Так-так, нам нужны такие разбойнички… Сшиби-Колпачок, Сшиби-Колпачок… очень подходяще!
— Да что ж тут подходящего? — возмутился наш секретарь Потапычев.
— А то подходяще, — сказал, отчеканивая по-военному каждое слово, начальник ЧОНа неустрашимый Климаков, — что угрожает нам не какая-нибудь лапотная банда, а части регулярной бывшей красно-казачьей дивизии изменника Миронова! Получена депеша. Вот!
И с треском вынул из-за обшлага бумагу.
— Вот так камуфлет, — сказал, закусив губу, Потапычев, — а все наши главные силы на помощь саранским коммунистам отправились.
— Ему дал жару наш бронепоезд в Саранске, а он решил дать нам жару здесь. Вы читайте, читайте. Уходит, гад, от разгрома тремя колоннами. Уводит своих казачков на Дон кружными путями, по-волчьи… И одна конная часть рванула через темниковский лес… По разбойничьим местам. Мимо Сшиби-Колпачка. Да и завернет как раз на нас…
Все притихли, воображая коварный план мироновцев, — на станции у нас поживиться было чем. И фураж, и мука, и прочее довольствие на складах… И прямой путь на Тамбов в объятия к Антонову. Волк волка чует издалека!
Выждал Климаков и предлагает — он всегда предлагал:
— Прошу полномочий использовать революционный энтузиазм вышеназванных красномольцев для борьбы с казачьей контрреволюцией. Других вооруженных сил у меня под рукой нет!
Мы призадумались.
А товарищ Горбунов тихо произнес:
— Что ж — используйте против стихии стихию!
— Вот-вот, как при лесном пожаре — будем гасить огонь встречным огнем! — подхватил весело Климаков, любитель опасных дел.
И тут же, окинув взглядом нашу молодежь, остановил свой взор на мне.
— Представителем укома поедешь? — ткнул он в меня указательным пальцем.
Конечно же, как не поехать, какой комсомолец откажется побывать в деле с самим Климаковым. Позор трусу, слава герою. Я вскочил с места и очутился у него под рукой.
Пока нам заготавливали мандаты, Климаков носился по двору укома, покрикивая:
— Бекетов — зыбку! Катя — гранаты! Федя — листовки!
Бекетов — это был шофер удивительного автомобильчика, который слушался одного его. За зыбкость прозвал его Климаков зыбкой. У Кати, нашей уборщицы, хранил он в каменной нише гранаты. А Федей звался старый типографщик, у которого были припасены листовки, на все случаи подходящие.
Вот и сейчас он принес охапку желтых, как осенние листья, листовок с огненными словами:
«Трепещите, тираны! Вооруженный народ не пощадит вас!»
И еще что-то такое. По какому случаю она была напечатана, все давно забыли.
Нам все равно, что там ни написано, — была бы погрозней. Как же это проезжая на автомобиле, не разбрасывать по селам листовки? Без этого нельзя.
В одночасье машина была укомплектована, и мы помчались.
— Ну, держись, парень, поехали с орехами… — хлопал меня по плечу Климаков радостно, словно вез на свадьбу. — Так ты говоришь — разбойнички? Лихие, удалые, молодец к молодцу! Знаю-знаю сшиби-колпачковцев. Народ там статный, рослый, красивый и озорной — я те дам! Там деды и прадеды век пошаливали, при царе живали по принципу «грабь награбленное», как же им в революцию не пошалить!
И, прикусив язык на ухабах, выжидал ровной дорожки, чтобы сказать еще какую-нибудь шутку.
Он весь горел от нетерпения. Для него было мучительно ожидание драки — такой уж был характер. Если надо подраться, то уж поскорей, да и дело с концом.
По каждой встречной деревне проносились мы в дыму и треске мотора, в лае собак. И долго по нашему следу в клубах пыли ловили детишки разлетающиеся листовки.
— Для главного дела-то оставь, — удерживал мою щедрую руку Климаков.
Вскорости вскочила наша зыбка на гать, ведущую к Сшиби-Колпачку. Тут мы слезли и пошли пешком. Думаю, не нашлось человека, который пережил бы тряску по неотесанным бревнам на автомобиле.
Вот он, шатучий мостик, вот она, часовня, вот и ореховый куст. И, здрасте, — навстречу дежурные красномольцы.
— Наше вам с кисточкой!
Наверное, это от знаменитого колпака у них пошло.
— Революционный привет! — гаркнул Климаков таким зычным голосом, что потомки разбойничков оценивающе засмеялись.
Меня, конечно, обняли, как давно своего, бражника. Как по обычаю — с кем пображничал, с тем побратался. Ведь и главный-то ковш называется «братина».
Долго ли, коротко ли, очутились мы на паперти церкви, а перед нами все население Сшиби-Колпачка. Все пришли, начиная от старых стариков, слезших с печек, до младенцев на руках у матерей.
За красным столом — президиум. Со звонком, графином — как полагается. И товарищ Климаков разъясняет текущий момент революции.
Слушают — не пискнет младенец. Тишина. Только эхо отзывается на пламенные слова Климакова. И среди них такие:
— И идет тот изменник белый офицер Миронов по старой катерининской дороге. Громит Советы. Грабит церкви. Не щадит мужицких дворов. Известно, белые казаки — грабители. У них за каждым воякой в обозе телега с награбленным добром следует. И запасной конь…
При этих словах по толпе словно ветерком подуло, загудела толпа будто лес.