О смелых и умелых (Избранное)

Обожали разбойнички пышно венчаться. Попа держали из себя видного, как оденут его в ризы с золотом, с каменьями - есть на что посмотреть.

Дьякона держали с таким басищем, что от его возгласов лошади от церковной ограды шарахались, сами тати, мастера разбойного посвиста, на колени падали.

Любили разбойнички с честью и хорониться. Потому и притч завели большой и даже регента.

Мужской хор был - на Москве бы и то слыл первейшим. У разбойников голоса зычные. У разбойниц - ангельские.

Сколько на Сшиби-Колпачок было наветов, налетов, наездов - и ничего! От всякого начальства щедро откупались разбойники.

Прослышала про них сама царица Катерина. И направила вершить над ними суд самого неподкупного губернатора из немцев. Русскому этого дела не доверила. Умна была - считала, что в каждом русском губернаторе - поскреби его - сидит разбойник.

Велел немец запрячь колымагу, надел мундир со всеми орденами и тронулся наводить порядок. Лесом да гатями растрясло губернатора. Умаялись кони и напротив часовенки стали. Не смогли колымагу из трясины выдернуть. Форейторы в деревню за народом побежали, а немец посмотрел на часы и увидел, что настало время спать, достал полосатый колпак, как у них в фатерланде полагалось, накрылся пледом и захрапел.

А разбойные ребята тут как тут. И впереди главарь их - Рубцовый Нос. В плечах косая сажень, на голову выше самого высокого, в руке кистень, за кушаком пистоль заряженная, за голенищем ножик вострый.

Увидал царского губернатора немецкого образца и засмеялся - больно уж на нем колпак чудной.

Немец от его ржания проснулся, надулся индюком да как загрохочет:

- Здр-раствуй-пр-ращай, черт побир-рай! Почему дорога такой пар-ршивай? Эйн, цвей, дрей, запрягайсь! Как деревни звать?

Разбойные ребята за животики схватились.

- Эй ты, барин, кошку жарил, зовут нашу деревню Сшиби-Колпачок! смеются разбойники, на колпак его с кисточкой глядючи.

- Ага! - обрадовался немец. - А ну давай мне сшибай колпачок. Вот я вас!.. Живо!

Как тряхнул его Рубцовый Нос кистенем по маковке, так и сшиб колпачок. И полетел он на ореховый куст, а немец в трясину...

С тех пор и прозвали разбойное село Сшиби-Колпачок, для смеху. А полосатый колпак стал даваться тому атаману, который выходил на ночной разбой. Чтобы его по такому головному убору свои в темноте отличать могли.

Хранился этот колпак, переходя из рода в род, от главаря к главарю, тайно. И по этому колпаку знали разбойники, кто у них самый главный...

Всю эту сказку вспомнили мы с Сережкой, когда послал нас уком в знаменитый Сшиби-Колпачок с инспекцией. Образовалась там дикая ячейка, назвавшаяся красномольской, а слух ее называл разбойничьей. В канун уездного съезда должны мы были все такие молодежные организации проверить и взять на учет.

Выдали нам мандаты. Сунули мы в один карман корку хлеба, в другой наганы-браунинги и поехали от села до села на деревенских подводах, согласно гужевой повинности.

На последнем перегоне назначенный нам возчик долго ладил телегу, вздыхал, шептался с бабой. Менял новые колеса на старые, ременные вожжи на мочальные, обрядился в худой армяк и подковыренные лапти и наконец, нахлобучив дырявую шапчонку, хлыстнул немудрящую клячку, и мы поехали.

Ехал он не торопясь, как за смертью. А как въехали в лес, все чаще стал оглядываться. И когда подошла гать - узкий бревенчатый настил в один следок, - вдруг соскочил с телеги и, передавая Сережке вожжи, сказал:

- Тут теперь все пряменько, не собьешься. Погоняй! Погоняй, милок, погоняй... Я чуток промнуся.

И не успели мы оглянуться, как он исчез, словно леший.

- Вот тебе и промялся! - сказал Сергей.

А в лесу в ответ как захохочут.

- Ничего, - сказал я, ощупывая в кармане наган, - это филин.

- Куда же мы без мужика лошадь-то денем? - оглянулся Сережка.

- Сдадим в сельсовет, и ладно, - ответил я, стуча зубами от нестерпимой тряски. (Бревна гати ходили под колесами телеги, как живые.)

- Ну и местность! - вздохнул Сережка, оглядывая заболоченный лес с сухими рогатыми деревьями.

- Одно слово - разбойная. Вон смотри - и часовенка на родничке "угодниковы слезки"...

Из-под старинного черного сруба, украшенного покривившимся крестом, вытекал ржавый ручеек и, просачиваясь под гатью, бежал к большущему ореховому кусту.

Глянул я и обмер. На нем не то сорока качается, не то полосатый колпак с кисточкой!

Сгоряча хлыстнул я конягу что есть силы. Она подскочила со всех четырех ног, как-то дуром рванув телегу в сторону, и телега, соскочив с гати, влипла в трясину по самые ступицы.

С испугу мы подобрали ноги и некоторое время сидели молча, боясь слезть с телеги. Лошаденка наша испуганно прядала ушами и вдруг заржала так жалобно, что у меня сердце сжалось.

В ответ на ее ржанье ореховый куст зашумел, заколебался, из-за него вырос громадный детина, без шапки, в домотканой свитке, лихо накинутой на одно плечо. Оглядев нас сверху, спросил басовито:

- Гей, что за люди? Куда путь держите?

- Из города мы... В Сшиби-Колпачок! - ответил я, взводя курок нагана прямо в кармане.