Ах, какой же это отличный парень из пригородного колхоза, сколько в нем жизни, это какой-то бессмертный горнист.
Алеша даже загадал: "Если каждое утро он будет играть побудку, я буду жить!"
Вот и вечер наполнил комнату синим светом. Пора опустить тяжелые, плотные шторы и зажечь лампочку-коптилку. В темноте нехорошо. Страхи ползут какие-то. Маленький огонек, а все же с ним веселей.
Главное, не застыть, не перестать двигаться, пока не придет мама. Она потормошит, потискает немного.
С мамой ночь не страшна. Главное, пережить то время, когда остаешься один, без нее.
Прошел еще один день осады. И Алеша остался жив. Темнеет быстро. Лишь на западе зловеще багровеет полоса заката.
И вдруг в этой багровой полосе возникают черные силуэты птиц. Стаями тянут они к городу, воронье... в них есть что-то мертвое, потому что они не машут крыльями... Это фашистские стервятники...
Куда же летят они? Тянут к Неве...
Один за другим пикируют с высоты и опять, опять клюют и клюют "Марат".
Воздух сотрясается от взрывов, и снова из окна вываливается подушка, которую, не помнит когда и как, поставил на место Алеша.
- Ничего у вас не выйдет, дураки, дураки, - шепчет он, отворачиваясь от окна, не в силах глядеть на зловещую картину бомбежки. - Значит, досадил он вам ночью... Постойте, вот стемнеет, наша возьмет!
И спускает тяжелую штору.
В комнате во всех углах сгущается тьма, только над столом желтый, теплый огонек коптилки. И рядом стриженая голова мальчика. Беззвучно движутся его губы, он шепчет сам себе диктант. Он занимается. Если не придет учительница, тогда мама проверит уроки и задаст новые.
Вот она идет! Это ее шаги! Он научился различать их издалека, на самых первых ступенях лестницы! Она три раза останавливается, на каждой площадке, ей нужно отдыхать. А может быть, она дает ему время подняться из-за стола, затем двинуться навстречу и помочь открыть забухшую от сырости дверь квартиры.
Когда мама тянет к себе, а он подталкивает к ней, пусть слабо, чуть-чуть, она уже чувствует, что он здесь, жив! И это такая радость!
Бывает, что от слабости не может толкнуть дверь, тогда он просто на нее валится, и дверь поддается. И ликует, что дождался мамы, не поддался смерти!
Но сегодня он что-то очень слаб. И у него не хватает сил, не может он толкнуть дверь и сползает к порогу...
И в это время дверь открывается и к нему навстречу падает мама. Ее одежда пахнет морозом и дымом. Ее лицо черно от копоти. Пряди волос слиплись. И губы черствы. Но он целует, целует их, хотя ему больно...
И вдруг понимает, что это не его мама... Это чья-то чужая. Хотя у нее такие же ввалившиеся глаза. И из них так же, как у мамы, текут слезы. И она шепчет те же слова, что мама:
- Ты жив? Ты цел? Зайчонок!
Ему хочется сказать, что она, очевидно, ошиблась подъездом. И он совсем не ее "зайчонок". Но чужая мама, схватив его в объятия и усаживая на стул, сама говорит:
- Вижу, занавешено наше окошко даже днем... значит, никого в живых уже нет. И вдруг смотрю - щелочка и в нее кто-то смотрит... Ах, как бросилась я вверх по лестнице, откуда и силы взялись! Подумала, а вдруг это мой... А у тебя что, никого не осталось тоже? Ты один? На вот, маленький Кушай!
И сует ему в рот что-то липкое.
- Это питательно. Это я своему несла... А его нет. И дома нет, и ничего нет... развалины. А уходила - все еще было.. и дом и он... Ну, ты кушай, кушай... Да ты что, разучился есть? Давно один? Ослаб совсем... даже шторку не задернул.. Смотрю - свет горит... И вот я на этот свет... Ты кушай, кушай, ты должен есть, чтобы жить!
Алеша машинально ест. Согревается идущим от нее теплом и засыпает.
Возможно, это ему приснилось... Но, проснувшись еще раз от звуков горна, Алеша обнаруживает у себя под боком сверток с едой. От него так необыкновенно пахнет, что Алеша находит его сразу. Развертывает - и что же там: хлеб, намазанный повидлом! Это так вкусно... И его зубы сами впиваются... Но тут его останавливает мысль: "Это не мое... Здесь какая-то ошибка!"
Но зубы уже нельзя остановить. Они жуют, жуют и заставляют глотать прожеванное...
Наверно, Алеша уже был так плох, весь организм его был на таком крайнем пределе, что не съесть этот хлеб с повидлом было бы равносильно смерти. И когда Алеша проглотил все до последней крошки, он впал в забытье... Когда Алеша проснулся снова, он сразу встал с кровати. И чуть не упал от радости - в дверях показалась мама.
- Ты жив? Цел, олененок! - Она крикнула все так же, как та, чужая мама, за исключением "зайчонка".
И у нее так же закапали слезы. И они обнялись так крепко, что слышали биение сердец друг друга за тонкими слабыми ребрами. И это так радостно. Бьются два сердца рядом. Они живы, живы. И вместе.
- Как ты тут жил без меня, олененок?
- Ничего, - отвечает Алеша.