О Шмидте

Было еще два выхода в ресторан. Уже с Кэрри. Первый раз хозяин, второй — официантка, которая рассаживает клиентов, когда хозяина нет или он не расположен шевелиться, проводили меня к одному из столиков Кэрри без всяких просьб с моей, стороны. Может, это нормально, когда приходишь относительно часто и все время один?

С этим размещением, которое меня смущает и радует вместе, чувствую себя слегка дураком. Смущаюсь оттого, что я, кажется, стал тут завсегдатаем, как Мойры, которые оживляются, когда я прихожу, но пока не выразили намерения пригласить меня к своему столу. Насколько я могу угадывать чувства окружающих, я для них фигура комическая: стареющий мужичок, не придумавший себе лучшего занятия, чем зависать в баре да увиваться за хорошенькой официанткой, которая годится ему едва ли не во внучки. Ну а удовлетворение, едва ли не гордость оттого, что она ведет себя со мной так, будто рада мне почти так же, как я рад ей. Конечно, я учитываю ее профессиональные обязанности. Она хорошая девочка и, думаю, относится к ним серьезно.

Официантки должны быть приветливы с посетителями.

Но при всем этом в ее поведении есть что-то сверх профессиональной приветливости. Например, мне кажется, что она любит со мной болтать. Может, ей нравится, как я с интересом слушаю, что она говорит, меня всегда считали человеком, который умеет слушать, хотя обычно я только изображаю внимание, а мысли мои далеко. Более того, вчера вечером, когда я был так несчастен, она пришла мне на выручку. Наверное, ей, как бойкой девчонке из Бруклина или Бронкса — стыдно, не помню, откуда она, — это ничего не стоило, но дело в том, что она защитила и успокоила меня, как своего друга.

А произошло вот что: я поднял глаза от стола — Кэрри только что принесла кофе — и вижу: на тротуаре, прижавшись к стеклу, в каких-то пятнадцати футах от меня стоит тот, из автобуса, и смотрит. На нем был тот же пиджак, только под ним, видно, добавился еще один слой свитеров, потому что пиджак просто трещал по швам и пуговицы, казалось, вот-вот готовы были отлететь, — а на уши натянута маленькая вязаная лыжная шапочка свекольного цвета. Увидев, что я его заметил, он тут же осклабился, широко открыв совершенно беззубый рот, и подмигнул мне. Маленькие нехорошие глазки. Мое лицо, должно быть, окаменело, поскольку его улыбка тут же погасла. Он поджал губы и укоризненно покачал головой, разочарованный такой холодной встречей. Потом, выразительно подняв правую руку, показал мне средний палец. Вместо жокейских перчаток на нем были темно-синие шерстяные митенки, закрывающие пальцы только до середины — такие я раньше видел только в кино, на руках нищих девятнадцатого столетия да могильщиков, — и я разглядел его длинные обломанные ногти, залепленные грязью. Ужас? Отвращение? Я не сразу смог заговорить, и голос у меня хрипел, почти как у Кэрри. Посмотрите! воскликнул я. Посмотрите, посмотрите на него!

Опять он! ответила Кэрри. Главное, не обращайте внимания. Внимания-то они и добиваются.

И она энергично погрозила ему кулаком, прогоняя.

Звучит невероятно, но тот уронил руку и нехотя двинулся прочь, покорившись, оглядываясь на меня — а может быть, на Кэрри — и что-то бормоча себе под нос. Потом ускорил шаги, замахиваясь тростью на воображаемого врага, перешел дорогу и скрылся во тьме за ресторанной стоянкой. Мои руки бессильно лежали на столе. Я их не чувствовал, вот только они сделались жутко холодными. Наверное, я дрожал, и Кэрри это увидела. Она положила свои руки на мои и прошептала: Вам нужно согреться. Я принесу горячего кофе.

После этого мы не говорили, потому что она все время сновала между кухней, кассой и столиками, принимая заказы, разнося счета, убирая посуду. Когда минут через пятнадцать я стал расплачиваться, она спросила, на стоянке ли моя машина, и когда я ответил, что да, она вызвалась проводить меня.

Мы вышли из ресторана в ночной холод, как отец и дочь, мое шерстяное пальто у нее на плечах. В темноте она видит, как кошка: сразу подвела меня к моему «саабу». Я спросил, встречала ли она того раньше. Бывает, всякие бродяги и сумасшедшие, ответила она, приезжают сюда из города на автобусе и околачиваются в округе. Но ответ ее почему-то звучал неискренне и напряженно. Когда я сел за руль, но еще не успел захлопнуть дверцу, она ткнула меня в плечо и сказала: Эй, только приходите поскорей, ладно?