О психологической прозе

В современном литературоведении существует тенденция всячески подчеркивать связь между сентиментализмом и поздним Просвещением, - связь столь тесную, что трудно даже установить между ними границы. Это относится полностью и к пророку сентиментализма Руссо. Руссо, провозгласивший примат чувства над разумом, - воспитанник Просвещения; он рационалистичен и даже дидактичен не только в "Эмиле" или "Общественном договоре", но и в "Новой Элоизе" - этой библии чувствительных сердец. В переписке Юлии и Сен-Пре речь идет о нежных и пламенных чувствах, но метод их рассмотрения и выражения самый рационалистический. Недаром стиль любовных писем Юлии сравнивали в шутку со слогом проповедей Боссюэ.

Свой рационалистический метод Руссо внес и в работу над "Исповедью", но тут и сказалось принципиальное различие между созданием идеальных литературных образов и воспроизведением действительно бывшего, хотя бы и переработанного воображением. В своих литературных произведениях Руссо создавал идеальные схемы общих идей. В "Исповеди" он поставил себе задачу уникальным образом исследовать уникальное явление, которое именно в этом качестве должно было стать новым эталоном человека. И в "Исповеди" его рационализм обернулся гениальным анализом психической жизни.

Особенно отчетливые формулировки сознательно аналитического отношения к внутренней жизни встречаются в двух позднейших автобиографических произведениях Руссо, которые он считал дополнением к "Исповеди": в "Диалогах" - "Руссо - судья Жан-Жака" (1772-1776) и в "Прогулках одинокого мечтателя" (1776-1778). Во втором из диалогов Руссо заметил по поводу своего автобиографического героя: "Причин, проистекавших из обстоятельств его жизни, было бы достаточно для того, чтобы побудить его избегать толпы и искать одиночества. Причины естественные, обусловленные его организмом (constitution), сами по себе должны были привести к таким же результатам. Судите сами, - мог ли он, при совместном действии этих различных причин, не стать тем, чем он является сегодня? Чтобы вернее почувствовать эту необходимость, попробуем устранить все внешние обстоятельства, предположив, что нам известен только описанный мною темперамент, и посмотрим, что должно было бы из него проистечь - в существе вымышленном, о котором бы мы больше ничего не знали" 1. Аналитический подход доведен здесь уже до программы экспериментального исследования человека; конечно, это еще не физиологический эксперимент, но логический.

1 "Диалоги" цитируются по изданию: "Rousseau Jean-Jacques oeuvres completes. "Bibliotheque de la Pleiade", v. 1, Paris, 1959.

В позднее написанных "Прогулках" Руссо тянется уже к эксперименту, подобному естественнонаучным: "В известном смысле я произведу на самом себе те опыты, которые физики производят над воздухом, чтобы знать ежедневные изменения в его состоянии. Я приложу к своей душе барометр, и эти опыты, хорошо налаженные и долгое время повторяемые, могут дать мне результаты, столь же надежные, как и у них". Но барометр души - это все же метафора. Практически Руссо должен был пользоваться не естественнонаучными, а литературными методами - художественным синтезом и художественным анализом. А художественный анализ разлагает явление и одновременно, на новом обогащенном уровне познания, собирает его в новую целостную структуру. Руссо сам рассказал о той театральности, которую он внес в свою жизнь в 1750-х годах, в апогее славы и успеха. Решив, что "надо согласовать свои поступки со своими принципами", Руссо "усвоил необычное поведение" и в самой жизни разработал образ "дикаря", "медведя", "сурового гражданина". Образ вполне "синтетический", притом однопланный, лишенный диссонирующих признаков, которые могли бы изнутри его разрушить или хотя бы осложнить. Это полемический образ, направленный против ложной цивилизации, осужденной первым трактатом Руссо. Автор трактатов отказался от выгодной должности казначея у откупщика и мецената Франкея. Заодно отказался от одежды привилегированных классов, от белых чулок, часов и шпаги. Руссо объявил, что отныне будет зарабатывать свой хлеб перепиской нот.

Любопытно, однако, что в "Исповеди" рассказ об этой автоконцепции ироничен. "Всем хотелось поглядеть на чудака, который не ищет ни с кем знакомства и заботится только о том, чтобы жить свободно и счастливо на свой лад, - этого было достаточно, чтобы выполнение его планов стало невозможным. В моей комнате вечно толклись люди, приходившие под разными предлогами и отнимавшие у меня время. Женщины пускались на всякие хитрости, чтобы зазвать меня на обед. Чем резче обходился я с людьми, тем они становились настойчивей... Пожалуй, были готовы показывать меня, как полишинеля, взимая по столько-то с персоны" (319).